Инструмент богов

Соболева Лариса Павловна

– Здоровый, гад. Рост, как у меня, но в плечах, как говорили наши предки, косая сажень.

– Как думаете, почему он не оглушил Милу? Сбросить с моста бессознательное тело проще, быстрее, а шума меньше.

– Да я вообще об этом не думал.

– А я думал. Если бы он хотел изнасиловать Милу, то февраль и мост – не самые подходящие время и место. Во-первых, холодно, во-вторых, по мосту ходят люди...

– Насилуют и в лифтах, – снова возразил Алик.

– В закрытом пространстве, – поднял указательный палец Вячеслав. – Там только кнопки успевай нажимать. Дальше. Если б он хотел

снять с Милы шубу и украшения, забрать деньги, то самый верный способ все забрать – с бессознательного тела, заодно изнасиловать, раз он не боится простудить мужское достоинство. Вместо этого он сбрасывал Милу с моста, не причиняя ей телесных повреждений. Как думаете, почему?

Алик пожал плечами, предположение высказал Игорь:

– Чтоб ее смерть выглядела случайной?

– Или самоубийством. Поэтому он не бил ее. Ведь, чтобы вырубить человека, ударить надо сильно, а экспертиза установит происхождение повреждений на теле. Отсюда я допускаю, что у Милы украли ребенка.

– А зачем? – вытаращился Алик.

– Далилу пытались убить еще до рождения внука, а она все жива. Возможно, ребенок – это способ вытащить бабушку из убежища путем шантажа, поэтому его украли. Я пока так полагаю.

– Почему до сих пор не шантажировали? – не кончались вопросы у Алика.

– Она затаилась, никому не отвечала на звонки, а чтобы шантажировать, надо с ней связаться.

– Ну а «самоубийство» дочери для чего?

– Наверное, это тоже неплохой способ выманить мать на похороны.

– Я шизею. – Алик приложил ладонь к щеке и качал головой, так и не поверив до конца. – Кому помешала тещенька? Вячеслав, а вы кто? Шурупите неплохо, мне б в голову не пришло: самоубийство, похищение...

– Считайте меня частным детективом.

– И вы прилетели из-за океана, чтобы докопаться до сути?

– Хм, – усмехнулся Вячеслав. – Прилетел я по другому поводу, а пришлось заняться Далилой.

Игорь припарковался в начале переулка. Магазин Серафима на противоположной стороне был виден хорошо, единственная загвоздка – там ли муж Милы.

– Давайте я схожу? – предложил Алик.

– Под каким соусом? – спросил Вячеслав. – Вы уже были у него сегодня.

– Во-первых, можно на «ты». Во-вторых, необязательно с ним видеться. Когда я зайду и подойду к продавщице, позвони мне.

Он перешел дорогу, вошел. Вечерело, поэтому в магазине все сверкало от электрического света. Алик подошел к продавщице, Вячеслав нажал на мобильнике вызов. Алик поднес трубку к уху, сказал: «Да, я уже здесь, иду», тут же вышел.

– Порядок, он на месте, – доложил, забираясь в салон. – Видите, соус прост. Я спросил, где шеф, она ответила, а меня вдруг срочно вызвали. Девочка не заострила внимания на мне, значит, не поставит в известность шефа, что им интересовались. Кстати! Почему от Серафима скрываетесь?

– Я уже говорил, – произнес Вячеслав, глядя на магазин. – Хочу убедиться, что его не пасут.

– Вон он, выходит! – воскликнул Алик. Серафим свернул за угол. – А, черт, там наверняка его машина. Игорь, езжай, проедешь мимо него, потом остановишься.

– Он мою машину знает, – сказал тот, трогаясь с места.

– А ты промчись быстро, – посоветовал Алик.

Но

когда проехали мимо Серафима, не смогли ни приостановиться, ни развернуться. Весь длинный переулок был заставлен автомобилями. Пока доехали до поворота и вернулись назад, Серафима уже не было. Отвезли Алика к филармонии, договорившись с утра встретиться и пасти Серафима от его дома, после чего вернулись в гостиницу.

Мила трудилась на благо дурдома, вылизывая шваброй все закоулки, куда не ступала нога человеческая. И плевать на музыкальные пальчики, которым противопоказаны ледяная вода и тряпка, – слишком велика цель. Тоша изредка забегала к ней, режим у нее чуточку свободней, она приспособилась и к трудотерапии, выкраивая время, чтобы навестить подругу. Но порадовать Тошу было нечем. Милу не допускали до кабинетов, не получалось и зайти в один из них, вечно в коридоре кто-то маячил. Первый день цербером над ней стояла Сенокосилка, указывая пальцами-сардельками, где следует вымыть, а то и перемыть. Поскольку Мила, стиснув зубы, проявила рабскую покорность, она доверила на второй день присматривать за ней техничке. А той до фонаря, насколько добросовестно вылизывает Мила туалет и коридор:

– Ты тут сама справишься, а я в кабинетах приберусь, а?

– Конечно, конечно, – закивала Мила.

Как-то Тоша, забежав в туалет и затянувшись сигаретой, половину которой она выкурила утром, а половину курила сейчас, посоветовала:

– Через денек предложи бабке: вы отдохните, а вместо вас я уберусь. Поняла? Сильно не настаивай, а то они тут все с маниакальными наклонностями, черт-те в чем подозревают нас. Покурить хочешь? На две затяжки осталось.

– Я ж не курю.

– И я, когда выйду отсюда, курить брошу, это железно. Здесь не получится. Плохо, если у тебя есть зависимость, в таком дерьмовом положении она все нутро выжигает. А ты волевая, Милка.

– С чего ты взяла?

– Мне лучше сдохнуть, чем голыми руками отмывать стены от говна, которым придурки их мажут. Тьфу!

– А где ты работаешь?

– Работала! – уточнила Тоша. – После психушки меня попрут из школы, где я трудилась логопедом. Ой, лишь бы выйти отсюда с целыми мозгами, остальное не страшно. Могу на хлебе и воде посидеть до новой работы... Слушай, Мила, знаешь, о чем я подумала?

– О чем? – заинтересовалась та, Тошины советы ценнее золота.

– Не звони на мобилы и по межгороду, только на городской телефон.

– Почему?

– Сама подумай. Психушке-то придется платить, а в платежке указываются номера, на какие сделаны звонки. Выяснить, кому звонили и кто, несложно, а тебя потом не выпустят полгода. И выйдешь отсюда идиоткой, если выйдешь...

– Но это же всего лишь звонок... – растерялась Мила.

– Не наблюдательная ты, хоть и волевая. Здесь главный принцип – дисциплина, ни на йоту нельзя ее нарушить. То, что ты хочешь сделать, – проступок, думаю, его расценят как тяжкое преступление, свидетельствующее об изворотливости больной. Не смотри на меня, будто королеву дураков видишь, я знаю, что говорю. Бывает, ни бэ ни мэ – конченая идиотка, а на такие ухищрения идет – здоровому человеку не приснится.