Инсургент
Шрифт:
— Говорю вам, что здесь что-то неладно, — энергично поддерживает один федерат. — Ведь то, что он довел до сведения Коммуны о предложении версальцев, еще не доказывает, что он не спелся с Тьером [208] .
Тление еще не коснулось покойника, а память о нем уже тронута червоточиной... И Верморель только напрасно потерял время и труд на свое надгробное слово.
Обойдя с Лефрансе, Лонге и еще несколькими товарищами бивуаки бойцов, мы снова направились в мэрию.
208
...с Тьером. — Тьер действительно пытался подкупить и скомпрометировать Домбровского и подсылал к
Вдруг кто-то хлопнул меня по плечу. Это — Жантон [209] , бланкист.
— Как дела?
— Гм... Неважно! Мы только что совершили неприятное дело: пришлось расстрелять парижского архиепископа, Бонжана [210] и еще троих или четверых...
Какой-то мрачный недоносок вставляет свое слово:
— Дарбуа [211] хотел было дать мне свое благословение... а вместо этого я послал ему свое.
<209
Жантон Гюстав (1825—1871) — французский революционер, рабочий (столяр); участник Июньского восстания 1848 г. в Париже, бланкист. Во время Коммуны исполнял обязанности следователя по политическим делам. Был приговорен к смертной казни и расстрелян.
210
Бонжан Луи-Бернар (1804—1871) — председатель кассационного суда в Париже. Был арестован властями Коммуны, содержался в тюрьме в качестве заложника и в майские дни был расстрелян.
211
Дарбуа Жорж (1813—1871) — архиепископ парижский. Был арестован властями Коммуны по подозрению в контрреволюционных действиях и содержался в тюрьме в качестве заложника. Коммунары предлагали обменять его и других заложников на Бланки, но Тьер отказался. «Он знал, что, освобождая Бланки, он даст Коммуне голову, архиепископ же гораздо более будет полезен ему, когда будет трупом» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. I, стр. 497). В майские дни Дарбуа был расстрелян.
Мне уже случалось встречать этого замухрышку! Он был самым непримиримым на всех собраниях и выступал как ярый сторонник свободного брака.
У него была незаконная жена. Он обожал ее, и она вертела им как хотела. На ее резкости он отвечал детской лаской. Они быстро мирились, — женщина была не злой, — и трогательно было видеть, как этот маленький дрозд нежно ворковал под крылышком этой большой курицы.
И вот этот-то дрозд вдруг ощетинился и просвистал в уши уходившего в вечность прелата насмешливую песенку своего безбожия.
Лефрансе, Лонге и я — мы все побледнели.
— По какому праву, от чьего имени совершились эти убийства? Ответственность за эту бойню падет на всю Коммуну в целом. Наши шарфы запятнаны брызгами их мозга!
— Приказ подписал Ферре, а также, как говорят, и Ранвье.
Неужели это правда?
Со стороны Ферре это меня не удивляет. Я встретил его в тот момент, когда, отдав распоряжение расстрелять Вейссе [212] , он следил с высоты Нового моста за тем, как совершалась расправа и как потом тело было брошено в Сену. Он был спокоен и улыбался.
212
Вейссе — шпион версальского правительства, пытавшийся подкупить Домбровского. Был разоблачен, арестован и расстрелян коммунарами.
Это фанатик. Он верит в силу и применяет ее, не заботясь о том, сочтут ли его жестоким, или великодушным. Он сводит на нет как безоружных, так и вооруженных: удар за удар, голову за голову, — все равно голову волка или барана, — и механически прикладывает
Враг — и священник, и сенатор, скорчившиеся в своих тюремных камерах. Дурные они или хорошие, не все ли равно! Сами по себе они мало значат и никому не нужны. Они лишь манекены, которых необходимо повергнуть ниц перед историей: Июнь убил Аффра [213] , Май убьет Дарбуа.
213
Июнь убил Аффра... — Парижский архиепископ Аффр был смертельно ранен солдатами правительственных войск 25 июня 1848 г. перед баррикадой, загораживавшей вход в Сент-Антуанское предместье, куда он явился с целью добиться прекращения вооруженной борьбы.
Несчастный Дарбуа! Я видел, как у этого самого Ферре, так безжалостно осудившего его, вырвался жест сострадания, когда я, после одного посещения Мазаса, рассказывал ему об этом бледнолицем пленнике, который лихорадочно метался, почти на свободе, по огромному тюремному двору и при виде нас убежал, как затравленный зверь!
Но делегат при префектуре счел долгом раздавить свое сердце, как изменника, как сообщника буржуазии, и во имя Революции он повиновался массе.
— Но эта бойня ужасна! Ведь это пожилые люди, безоружные пленники! Все будут кричать, что это — подлость!
— Подлость?! А что вы скажете, господин литератор, о сентябрьских убийствах? Или вы только шутили, советуя нам поступать, как в девяносто третьем году?
Какой-то доктринер сокрушается и причитает:
— Вы сыграли на руку противнику: Тьеру только это и нужно было. Теперь старая гиена будет облизывать себе губы!.. Разве Флотт [214] не рассказал вам, что произошло в Версале? Тьер не освободил Бланки только потому, что предчувствовал такую развязку, надеялся на нее... Ему нужны были и эти вожди, и трупы священнослужителей, и тела всех этих жертв, чтобы подпереть ими свое президентское кресло...
214
Флотт Бенжамен — французский революционер, друг Бланки. Через него велись переговоры с версальским правительством об обмене арестованных Коммуной заложников на заключенного в тюрьму Бланки. Переговоры не увенчались успехом: Тьер отказался освободить Бланки и позволить ему вернуться в Париж, опасаясь, что это усилит Коммуну.
— Возможно, что это и так! — возразил один из рядовых бойцов. — Но пока пусть знают, что если Коммуна издает декреты в шутку, то народ выполняет их всерьез... Моя пуля, во всяком случае, не пропала даром.
Я застал Ранвье в мэрии Бельвилля.
Он только что обошел всю линию обороны и вернулся совершенно подавленный.
Снаряды падают дождем. Пули изрешетили крышу, с потолка на нас сыплется штукатурка. Ежеминутно приводят новых арестованных и тут же хотят их расстрелять.
Во дворе шум.
Я высовываюсь в окно. Какой-то человек, без шляпы, в штатском платье, выбирает удобное место и становится спиной к стене, готовый к смерти.
— Так хорошо?
— Да!
— Пли!
Он упал... но еще шевелится.
Еще один выстрел из пистолета в ухо. На этот раз он уже недвижим.
Зубы у меня стучат.
— Надеюсь, ты не собираешься упасть в обморок из-за раздавленной мухи, — говорит мне Тренке, входя в комнату и вытирая пистолет.
— Собираются отправить на тот свет еще целую пачку.
— Кого?
— Пятьдесят два человека — попы, жандармы и шпионы.
Еще одна бойня вне битвы!
Я понимал их, когда они расстреливали архиепископа, как когда-то обезглавили короля. Этого требовала идея, они считали, что необходим пример... Но что поделаешь! Библия плебеев, как и средневековый требник, имеет свои красные заставки; свой красный обрез...