Инсургент
Шрифт:
Вот они!
Молча двигаются они вперед, во главе с высоким старым вахмистром. Он идет прямо, по-военному... за ним следуют священники, путаясь в рясах, иногда бегом, чтобы догнать свой ряд.
Разница в походке не мешает ритму, и кажется, что слышишь «раз, два!» марширующей роты.
Следом за ними идет толпа.
Еще не чувствуется ни суматохи, ни лихорадочного возбуждения.
Но вот раздается визг какой-то мегеры... теперь им несдобровать, они погибли!
— К нам, члены Коммуны! На помощь!
Члены Коммуны прибегают со всех сторон, сбиваются в кучу, стараясь оттеснить
Коммуну посылают ко всем чертям!
Позади, стараясь не отставать, семенит со всей доступной его шестидесятилетним ногам скоростью старик, без шапки, со спутанными, мокрыми от пота волосами.
Я узнаю его.
Этого едва передвигающего ноги человека с трясущейся головой я встречал в последние дни империи и во время осады у папаши Беле. Мы ссорились: они упрекали меня в недисциплинированности и кровожадности.
Я окликнул его:
— Скорее идите к нам на помощь, через пять минут их убьют!
Толпу начинает охватывать ярость. Какая-то маркитантка кричит: «Смерть им!»
Старец останавливается, чтобы перевести дыхание, и, размахивая ружьем, которое держит в своих сморщенных руках, повторяет, в свою очередь: «Смерть! Смерть!»
— Как? И вы тоже!..
Он отталкивает меня как сумасшедший.
— Дайте же мне пройти! Их шестьдесят?.. Это как раз то число, которое мне нужно! Я только что видел, как версальцы расстреляли шестьдесят человек, пообещав сначала оставить их в живых.
— Послушайте!
— Убирайтесь к черту, или я вас пристрелю!
……………………………
Стреляет взвод. Сначала несколько отдельных выстрелов, затем грохот залпов, долгий-долгий... нескончаемый...
…………………………….
Федераты возвращаются, обмениваясь впечатлениями.
Усевшись за столиком маленького кафе, старик вытирает лоб. Он подзывает меня.
— Я вам только что нагрубил, но теперь, когда все кончено, можно и поздороваться. Ах, дорогой мой, я вознагражден. Если б вы видели Ларжильера... он прыгал, как кролик.
Ларжильер?.. Я так и думал!
— Но остальные?
— Остальные? Они поплатились за предательство улицы Лафайет. Это уже не политика, а убийство! Я ничего не понимаю в ваших махинациях, это Галифе [215] толкнул меня на это дело! Я вовсе не за коммунаров, но я против палачей в эполетах... Пусть мне укажут еще угол, из-за которого надо стрелять, и я пойду туда.
И взгляд его пылал гневом под снегом ресниц.
Мимо проходила женщина, он остановил ее.
215
Галифе Гастон (1830—1909) — французский генерал, командовал бригадой в версальской армии, один из наиболее жестоких и циничных палачей Парижской коммуны. В 1899—1902 гг. был военным министром буржуазной Третьей республики.
— Выпейте стаканчик с нами.
— С удовольствием, только сначала пойду попрошу воды, чтобы замыть обшлага.
Ей лет тридцать, недурна, вид болезненный.
Она вернулась, и завязался разговор.
Она тоже
— Вот почему я вышла на улицу, увидав, как мимо моего окна проходят сутаны; вот почему я вцепилась в бороду одному монаху, похожему на любовника Селины, вот почему я кричала: «Смерть им! Смерть!» — и вот почему у меня в крови обшлага.
Она рассказала нам также историю маркитантки, подавшей сигнал к бойне.
Эта маркитантка — дочь человека, который был арестован в последние дни империи по доносу провокатора и умер в тюрьме. Услышав, что в толпе есть шпионы и что с ними хотят расправиться, она присоединилась к этой толпе, а потом стала во главе ее.
Она первая пустила пулю в Ларжильера.
XXXIV
Всю ночь провели на ногах. На рассвете Курне, Тейс, Камелина [216] и я снова направились в центр.
Улица Ангулем еще держится. Там с отчаянием защищается 209-й батальон, в котором знаменосцем — Камелина.
Увидев, что он явился, бойцы устроили ему настоящую овацию. Меня они тоже любят, но с некоторым оттенком презрения. Во-первых, я из «правительства», а затем во всю свою жизнь я ничего не умел носить как следует; даже свой шарф я повязываю то слишком высоко, то слишком низко, а до момента опасности я и вовсе меланхолично таскал его под мышкой, завернув в газету, как омара.
216
Камелина Зефирен (1840—1932) — рабочий-бронзовщик, член I Интернационала. Был делегатом Коммуны при Монетном дворе. В последние годы своей жизни — член Французской коммунистической партии.
— Эй вы, проклятый кривляка! Вам хорошо разыгрывать там у себя наверху Бодена и стоять скрестив руки, пока мы тут валяемся на земле и жуем грязь!
Действительно, они уже целый час лежат на животе в грязи, с испачканным лицом, в одежде, пропитанной слякотью, и, стреляя через бойницы, находящиеся на уровне земли, наносят жестокий урон неприятелю.
Член Коммуны стоит, прислонившись к выступу баррикады. Его лоб выдается над камнями, и пули окружают его все более и более суживающимся ореолом. Но люди дела недовольны: конечно, он подвергается опасности, но пусть-ка он тоже потрудится, поглотает песку, выпачкает себе морду, поваляется на земле, как товарищи!
— Кривляка!
В конце концов мне это надоело. Раз они меня больше не слушают, я считаю себя свободным и сам выберу себе место действия.
Когда-то, будучи командиром 191-го батальона, я, чтобы заставить забыть о моей наружности сельского стражника и моей неспособности к военному делу, поклялся, что в решительный момент буду со своим батальоном или с тем, что от него останется.
Иду туда.
Немного осталось от этого батальона, но уцелевшие рады меня видеть.