Интеллектуальная история России: курс лекций

Реснянский Сергей Иванович

Новый этап критического переосмысления документов Питирима в отечественной историографии открылся с начала XIX века. Получивший доступ к работе в Синодальной библиотеке К.Ф. Калайдович на основании палеографического анализа пришел к заключению о подложности документов [215] . Именно Калайдович убедил в версии о подложности документов Н.М. Карамзина, который первоначально относился к ним доверительно. Уже в «Истории государства Российского» Карамзин высказывался о «Соборном деянии» следующим образом:

215

Калайдович К.Ф. Записки важные и мелочные // Летописи рус. лит. и древности, издаваемые Н. Тихонравовым. М., 1861. Т. 3. Кн. 5/6. С. 93–94.

«Мы должны заметить, что ни в летописях, ни в Степенной книге, ни в Стоглаве о том не упоминается; что слог сего деяния кажется не весьма древним… и что в 1157 году княжил не Ростислав, а Изяслав в Киеве. Подлинник действительно хранится в Синодальной библиотеке, под № 518, но запечатан.

Подпись под “Требником

Феогноста” также представляется историку современной подделкой» [216] .

Однако мнение Н.М. Карамзина вызвало широкую критику авторов, отстаивавших авторитет официальной церкви. В 1829 г. без указания имени автора была опубликована работа «Название», в которой Киевский собор преподносился как третий в хронологическом порядке, но первый по своей важности.

216

Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1842. Т. 2. С. 415.

Против точки зрения Карамзина выдвигались четыре основных довода:

1) существование событий прошлого, не зафиксированных в летописях;

2) Ростислав, не имея скипетра, мог обладать титулом великого князя;

3) трудность отличить по языку древнее произведение от современного;

4) критикуемый керженскими старцами список мог являться не оригиналом, а более поздней копией.

Другой противник версии «Поморских ответов», Н. Руднев, дополнял аргументацию реконструированием исторического контекста, касавшегося мировоззренческих исканий армян, проживающих на территории Руси, что, по мнению автора, свидетельствовало о подлинности дела Мартина [217] . Митрополит Игнатий указывал на невозможность подлога тем обстоятельством, что документы были верифицированы прежде через ряд церковных и политических инстанций, в том числе через руки такого авторитетного человека, как св. Димитрий Ростовский, а также Петра I. Отсутствие информации о Соборе 1157 г. в других источниках автор объяснял его региональным, а не всероссийским статусом. Игнатий указывал, что на Соборе 1667 г. говорилось о двуперстном крещении как армянской ереси, т. е. его ученикам была известна история о Мартине [218] .

217

Руднев Н. Рассуждение о ересях и расколах, бывших в русской церкви со времен Владимира до Иоанна Грозного. М., 1838.

218

Игнатий. История о расколах церкви Российской. СПб., 1849. С. 218–236.

Митрополит Макарий обнаружил допитиримово упоминание о ереси Мартина, что, по его мнению, свидетельствовало против версии о подлоге [219] . Как авторитет Н.М. Карамзина находился на чаше весов сторонников версии «Поморских ответов», так и авторитет С.М. Соловьева, считавшего собор, осудивший Мартина, реальным происшествием, – на стороне его противников [220] .

В целом во второй половине XIX в. среди историков преобладала точка зрения о подлоге. П.П. Пекарский высказал версию о причастности Петра I к изготовлению подделки. По мнению автора, царь намеренно пытался связать происхождение документа с непричастным к данному делу Димитрием Ростовским. Пекарский обнаруживал в записной книжке Петра указание «написать книгу о ханжах и изъявить блаженства (кротость Давыдову и проч.), что не так как они думают и приплесть к требникам, а в предисловии явить то дельцем Ростовского с товарищи» [221] .

219

Макарий. История русского раскола. С. 1–2.

220

Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1988. Т. 3. Кн. 2. С. 57.

221

Пекарский П.П. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб., 1862. Т. 1.С. 401.

Е.Ф. Шмурло разоблачил некорректную аргументацию сторонников подлинности документов, в частности Макария, обвинив их во вторичном подлоге [222] . Развивая гипотезу Пекарского, П.И. Мельников-Печерский усматривал в подлоге заказ Петра I, считая, что Димитрий Ростовский был «неповинен в этом нехорошем деле» [223] .

Наиболее развернутую критику рассматриваемых источников и реконструкцию истории создания «Поморских ответов» представил В.Г. Дружинин в 1918 г. Он насчитывал 22 списка первой и 55 списков второй редакции [224] . Характеризуя современное состояние вопроса о подлинности документов, исследователь В.П. Козлов отмечал, что «в наше время “Соборное деяние” и “Требник митрополита Феогноста” стали классическими примерами фальсификации письменных исторических источников России. Действительно, они стоят у истоков истории сознательных подлогов с отчетливо выраженной идеологической целью, имеют многие из характерных для подделок признаков, а также замечательны историей своего бытования в общественном сознании. История с “Соборным деянием” и “Требником митрополита Феогноста” красноречиво показывает, что в отношении подлогов истина неизбежно торжествует. Наука всегда побеждает в споре со схоластикой, обманом и лицемерием, сколь бы ни был труден путь к обнародованию

истины». [225]

222

Шмурло Е.Ф. Указ. соч. С. 335.

223

Мельников-Печерский П.И. Поли. собр. соч. СПб. 1909. Т. 6. С. 234.

224

Дружинин В.Г. Поморские палеографы начала XVIII столетия // Летопись занятий Архиограф. комис. за 1918 г. Пг., 1923. Вып. 31. С. 64–65.

225

Козлов В.П. Тайны фальсификации. М., 1996. С. 44.

Этот вывод отечественной историографии весьма важен в качестве критерия оценки взаимоотношений государственного аппарата и старообрядческих общин в эпоху Петра I.

Литература

1. Шмурло Е.Ф. Митрополит Евгений как ученый. Ранние годы жизни. СПб., 1888. С. 337.

2. Из бумаг протоиерея Иоанна Григоровича // Летопись занятий Археограф, комис. Вып. 2. СПб., 1862. С. 25–52.

3. Калайдович К.Ф. Записки важные и мелочные // Летописи рус. лит. и древности, издаваемые Н. Тихонравовым. М., 1861. Т. 3. Кн. 5/6. С. 93–94.

4. Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1842. Т. 2. С. 415.

5. Руднев Н. Рассуждение о ересях и расколах, бывших в русской церкви со времен Владимира до Иоанна Грозного. М., 1838.

6. Игнатий. История о расколах церкви Российской. СПб., 1849. С. 218–236.

7. Макарий. История русского раскола. С. 1–2.

8. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1988. Т. 3. Кн. 2. С. 57.

9. Пекарский П.П. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб., 1862. Т. 1. С. 401.

10. Мельников-Печерский П.П. Поли. собр. соч. СПб., 1909. Т. 6. С. 234. II. Дружинин В.Г. Поморские палеографы начала XVIII столетия // Летопись занятий Архиограф. комис. за 1918 г. Пг., 1923.Вып. 31. С. 64–65.

12. Козлов В.П. Тайны фальсификации. М., 1996. С. 44.

Лекция № 5

М.В. Ломоносов и Г.Ф. Миллер: спор разных типов исторического знания в русской общественной мысли XVIII в.

План

1. Источниковедческие практики М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера.

2. Конструирование текста в исторических работах М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера.

3. Критика трудов М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера в европейской и российской науке и общественной мысли.

Ключевые слова: норманисты, антинорманисты, историописатель, социально ориентированная история, научно ориентированная история, политика памяти.

Внимание историков до сих пор привлекает спор, возникший между М.В. Ломоносовым и Г.Ф. Миллером, однако разговор о нем чаще всего переводится к традиционному, так называемому норманнскому вопросу, а авторов этих строк последний интересует менее всего из-за своей непродуктивности. Наша позиция относительно спора «норманистов» и «антинор-манистов» близка известному мнению В.О. Ключевского, высказанному более столетия назад: тягу к «антинорманистской» теории можно рассматривать как «симптом общественной патологии» [226] .

226

См.: Ключевский В.О. Наброски по варяжскому вопросу // Ключевский В.О. Неопубликованные произведения / отв. ред. М.В. Нечкина. М., 1983. С. 113.

Историография довольно давно стала интересоваться не спором самим по себе (с наборами приводимых аргументов), а соответствием оппонентов требованиям дисциплинарного профессионализма, комплект которого подбирался в соответствии с тем или иным настоящим исторической науки. Поэтому С.М. Соловьев, подчеркивая, что Ломоносов «смотрит на нее [историю] только со стороны искусства», назвал его «отцом» литературного или риторического направления [227] . П.Н. Милюков, заметив о Миллере как о самом русском из немецких историков, усмотрел в его работах «точку зрения профессиональной немецкой науки», а Ломоносова назвал представителем «патриотическо-панегирического направления» [228] . С.Л. Пештич в 60-х гг. XX в. указал, что Миллер – хороший историк, но не способный «к широким обобщениям и глубокому анализу исторических событий». Несмотря на определенное отношение советской историографии к «норманистам» и «антинорманистам», Пештич вполне принципиально написал, что не следует «преувеличивать зрелость критического подхода Ломоносова к источникам отечественной истории» [229] .

227

См.: Соловьёв С.М. Писатели русской истории XVIII века // Соловьёв С.М. Сочинения в восемнадцати книгах. Кн. XVI. М., 1995. С. 221–237, 251–256.

228

Милюков П. Главные течения русской исторической мысли. СПб., 1913. С. 87, 109.

229

Пештич С.Л. Русская историография XVIII в.: в 3 ч. Ч. 2. Л., 1965. С. 213, 205.