Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой
Шрифт:
В итоге, и за «отцами», и за «детьми» прочно закрепляется статус святых, подвижников, не от мира сего живущих страдальцев, юродивых, избранных светочей, болеющих за народ и Россию и отдающих за них свою жизнь.
«Отождествление» двух противоположных интеллигентских идеологий имеет множество причин. Среди них и схожесть культурного основания, воспитания, психологических установок, развитых, в том числе, и благодаря русской литературе и немецкой философии. Но есть еще одно – это специфически формируемый словарь интеллигента, замешанный на немецком романтизме, православной лексике и догматике, этических основаниях, почерпнутых из литературы и эмоциональной искренности, граничащей с исповедальным самопредставлением, переработанным в многочисленных авторских мифах, теориях и опытах, проводимых интеллигенцией со своей жизнью. Это привело к словарной общности дескриптивных способов представления различных картин мира, несмотря на то, что одни (славянофилы) употребляли религиозный дискурс для поддержания и закрепления
Тем не менее, и те и другие мыслили в рамках общего словаря культуры, выражая в одном дискурсе противоположные воззрения на истину, «объективную реальность», самих себя. В то же время все претендовали на создание нового языка описания / отражения реальности. В их работах осуществлялось переописание христианских постулатов, приведшее к реконструированию базовых религиозных идей в формы индивидуального религиозного, философского или художественного мифотворчества. При этом сохранялась общая тенденция. Менялись мотивы и идеалы, кумиры и вожди, но особый характер и дескрипция религиозного переживания различных идей сохранялись неизменно в интеллигентских моделях картин мира.
Характер и специфика этой религиозности требуют особого прояснения. Ведь, несмотря на возрождение религиозной философии в России в 90-е годы XIX века, русская интеллигенция того периода в основной своей массе стала пользоваться «новым» религиозным языком, сложившимся уже в текстах того времени и под влиянием нарастающей «героизации жизни» в оппозиционном сознании и поведении интеллигенции.
Уже к 1910 году «Добротолюбие» было практически забыто, а чтение житий, акафистов и т. п. приравнивалось к наивному интересу к фольклору, объявлялось откровенным невежеством, рудиментом народного религиозного мышления. Место подвижника-философа заняли герои-интеллигенты и их литературные прототипы. Несмотря на забвение православных первоисточников, религиозная традиция и религиозный словарь сохранялись в период смены эпох, будучи сильно видоизменены и индивидуализированы, в том числе под влиянием Достоевского и Толстого.
На место житийной литературы подоспели революционные «катехизисы» «раздавленных» идеями молодых нигилистов. Возникла и стала устойчиво тиражироваться идея об особой функции народников – культурных носителей живой «религиозной мысли» русского народа. «По их следам пошли потом только одни миссионеры. Словом, во всей истории многострадальной русской интеллигенции ни одно поколение не чувствовало своего отщепенства [104] , и прежде всего религиозного отщепенства, так мучительно, не делало таких отчаянных усилий дойти до самого корня в изучении его причин, не пыталось так настойчиво преодолеть эти причины и засыпать пропасть, отделяющую народ от интеллигенции, как именно поколение наших народников: беллетристов, публицистов и исследователей народного быта» [105] .
104
Этот термин, тождественный понятию маргинальности, был широко использован радикальными интеллигентами: «Да минует всякого молодого неиспорченного человека грязная чаша практической жизни» // Соколов Н.В. Отщепенцы. – Б. и (от руки надпись: «Издание заграничное», 1872. С. 23–24. Этот же термин использовали и религиозные философы, например Г.В. Флоровский, описал критическую (по отношению к интеллигенции) позицию Достоевского: «призрак духовного отщепенца, – роковой образ скитальца» // Флоровский Г.В. Указан. соч. С. 299.
105
Милюков П.Н. Указан. соч. С. 126.
Это высказывание П.Н. Милюкова можно трактовать как подтверждение идеи о том, что страстность как воля к действию, особенные «интеллигентские» переживания продемонстрировали не просто «религиозное отщепенство», но и явили пример религиозно-мировоззренческого конструирования новых картин мира в общенациональную культуру, прежде всего, публицистику и литературу. Процесс оказался непосильным для незрелой молодежи; «святость» их подвига обернулась бессмысленностью жертвенности, породив феномены массовых самоубийств и убийств [106] .
106
Особенно устрашающих размеров эпидемия самоубийств достигла после провала революции 1905–1907 гг. Подр: Могильнер М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа. М.: Новое литературное обозрение, 1999. Глава «Кровь на серебре века». С.177–196.
Характер же «новой религиозности» – страстность переживания идей вместо реального переживания
107
Крафт – герой романа Достоевского «Подросток» – застрелился от невыносимости мысли о второстепенной роли России во всемирной истории. Подр: Розанов В.В. Возле «русской идеи» // Розанов В.В. Среди художников. М.: Республики, 1994. С.344–359.
Всем хорошо известна метаморфоза резкой смены бурного интереса к святоотеческой литературе в 40-е годы почти полным ее забвением уже в конце 50-х, переносу исследовательского центра с религии на науку. В 60-е же годы начался обратный процесс, о котором прекрасно заметил Толстой в одном из писем к А.А. Толстой. Н.И. Азарова, анализируя их переписку, указала, что Толстой стал приглашать студентов пожить в имении и заняться педагогикой. «Студенты привозили с собой запрещенные сочинения Герцена и революционные прокламации, но как уверял Толстой, в скором времени утрачивали интерес к запрещенной литературе и увлекались школьными делами» [108] .
108
Азарова Н.И. Эпистолярный роман-исповедь//Л.Н. Толстой и А.А. Толстая. Переписка (1857–1903). М.: Наука, 2011. С.643.
В эти годы именно Достоевский и Толстой становятся главными вдохновителями будущего богоискательства, сделав религиозные проблемы стержневыми в общественной жизни и мышлении интеллигенции. Как указал В.В. Розанов: «Только с выступлением на сцену Л. Толстого и Ф. Достоевского начался сдвиг интеллигентского мышления с той мертвой точки, где оно оказалось благодаря позитивизму» [109] . Два великих русских писателя заставили изменить угол зрения интеллигенции на самих себя, переведя его с внешних подвигов и нарочитого самопожертвования во внутренний мир человека, поиск самого себя. Они первыми заговорили о человеке как центре мира, ища его равновесности во взаимоотношениях с Богом и людьми, а по сути, с самим собой.
109
Лодыженский М.В. Мистическая трилогия. Темная сила. Изд-во православного братства во имя Воздвижения Честного и Животоворящего Креста Господня. Репринт. 1998 С. 81.
Достоевский и Толстой, каждый по своему, в 60 – 70-е годы вступили на путь духовного «противовеса» славянофильству и западничеству, повсеместно распространившемуся рационализму и материализму (особенно в литературной критике и общественном мнении), политическим движениям молодежи и идеологии властей. Гениальность этих художников, снискавшая для них абсолютный авторитет в мире, подготовила почву для переориентации установок сознания в интеллектуальной среде от «религии» и «веры» материализма к мистико-религиозному мировосприятию и новому религиозному сознанию, несмотря на то, что религия одного означала возвращение «назад», а другого – движение вперед. «И общество, сперва удивленное и негодующее, но и очарованное их словом, вначале поодиночке и потом массами, точно поволоклось ими в противоположную сторону, чем куда шло; в жизни его совершился перелом, и мы стоим теперь на совершенно иных путях, нежели те, на которых стояли еще так недавно» [110] .
110
Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе //Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе. М.: Республика, 1996. С. 40. Безусловно, подлинным переворотом для философии
При этом Достоевский, благодаря индивидуальному мифотворчеству, ярко выраженному в его публицистике, не только не сумел преодолеть оппозицию и «партийное» противостояние, характерное для интеллигенции, но, напротив, закрепил оппозиционное мышление, став апологетом русского национализма и идеологии панславизма. Преодолеть вечный бинаризм удалось лишь Толстому, да и то, скорее в теории, чем в суровой практике политической жизни России и Европы в XX веке.
серебряного века стало религиозное сознание Толстого, а не Достоевского. «Как бы ни оценивать религию Толстого по существу, нельзя отрицать, что в ней одной жизненно сказалось подлинно новое религиозное сознание»»//Франк С.Л. Нравственное учение Толстого//Русские мыслители о Толстом. С. 159.