Интенсивная терапия
Шрифт:
Так в чём она может его обвинять?! И может ли? Он делает для неё всё, а она? Да, конечно, она стирает и убирает, и обеды готовит. Но всё это такая рутина, жизнь где? Перекинуться парой фраз на работе и то работают они в разных отделениях. То есть общение сводится почти к нулю. Или дома за ужином. О чём они говорят? О работе, о тяжёлых или сложных больных, о коллегах и конфликтах. Вот и всё. Они даже в кукольный театр водят дочку по очереди.
Вот так любовь разбивается о быт. Вдребезги разбивается, потому что быт затягивает, засасывает
Решение пришло само собой – она не позволит.
Не позволит умереть любви. И вовсе не потому, что боится одиночества, хотя врёт – боится и одиночества тоже.
Но больше всего боится потерять Сашу. Она просто не может его потерять. По одной причине – она его любит. Настолько, что готова стерпеть всё.
Кажется, она совсем не права в своих мыслях, что-то её уносит вовсе не в ту сторону, она ищет оправданий, сама выступает адвокатом и обвинителем, готова к унижению и покорности, так не свойственных ей.
Надо спросить совета. Глеб, вот кто ей поможет, вот кто подскажет и поймёт.
Тихонечко, чтобы не потревожить Сашу, она выползла из кровати и открыла компьютер.
«Дорогой Глеб! Ты знаешь, я написала так и поняла, что ты действительно стал мне дорогим за то непродолжительное время, как мы общаемся.
Хочу снова просить твоей помощи, потому что заблудилась в трёх соснах и выхода найти никак не могу.
Скажешь, что снова я о себе любимой, да не настолько уж и любимой, но о себе. Нет, я не говорила с мужем о тех фотографиях, и похоже, что никогда не начну этого разговора, потому что боюсь услышать ответ, боюсь, что в его жизни есть ещё кто-то, кто живёт в его душе.
Я не верю, потому что не хочу верить. Я люблю его, понимаешь, люблю и готова закрыть глаза, готова ради своей любви получать хоть крохи внимания, довольствоваться огрызком от яблока, понимаешь?!
Осуждаешь, я знаю. Какая-то часть меня тоже осуждает, наверно, та самая часть, которая заложена воспитанием, гордостью, собственным я.
Я сегодня анализирую всю нашу с ним совместную жизнь и понимаю, что это просто гонки с препятствиями, что быт всё съел. Всё, понимаешь, абсолютно всё. Что любовь и чистые отношения были до замужества, когда мы были только друг для друга. Когда умели говорить и слушать. Когда могли обнажить друг перед другом души.
А теперь мы умеем только работать, жить ради великого «надо», чтобы вырастить дочь, чтобы защититься, чтобы купить, чтобы не хуже других, и мы сами потерялись во всём этом. Мы вместе и не вместе. Любовь, чувства, забота ушли и подменились чем-то другим, что мы делаем, казалось бы, ради той же любви и вроде заботимся, но это рутина, бездушная рутина. Понимаешь?!
Я не заметила, как мы перестали говорить друг с другом, как всё съел быт.
А я люблю его. Всё так же люблю. Вот и задаюсь вопросом – что я могу сделать ради любви? Отпустить точно не могу. По той же самой причине – люблю! Наверно, я эгоистка, наверно, любить нужно, отдавая, а я готова
Кстати, насчёт дежурства он не соврал, он дежурил, подменял врача из другого отделения. Всё, чтобы заработать, чтобы для нас, понимаешь? Что же случилось? Как исправить всё, как вернуть чистоту?
Я понимаю, что и в неведении жить тоже нельзя. Этот червяк поселился и будет точить. Я стану осторожной и настороженной, я буду делать неправильные выводы. Вслед за которыми последуют необоснованные эмоции. Всё ведёт к разрушению...
А я не хочу, я ЛЮБЛЮ!!! Помоги мне, пожалуйста, помоги!»
Она даже не стала перечитывать письмо, а просто нажала на «отправить».
Потом выключила комп, как раз в тот момент, когда ей пришло письмо от Глеба. Но она не видела его.
Она прошла в ванную комнату, умылась, но слёзы было не остановить.
Снова вернулась в спальню, заглянув предварительно в комнату дочери и укрыв её одеялом, прижалась к мужу и прошептала ему в спину:
– Если бы ты знал, как я люблю тебя, Саша.
А он улыбался во сне.
====== Ты на самом деле хочешь быть огрызком от яблока?! ======
Утром, собираясь на работу, Глеб несколько раз споткнулся об огромный, набитый доверху мусорный мешок. Вчера не было никакого желания вытаскивать эту махину к мусоропроводу. А сегодня вчерашняя спонтанная генеральная уборка казалась жалкой попыткой отыграться на ни в чём не повинных вещах. Будто выбросив их, Глеб избавится от воспоминаний и сожалений. Ну да, как же. Взгляд то и дело цеплялся за непривычную пустоту на столике рядом с диваном – фотография в рамке стояла там столько времени, что превратилась уже в элемент интерьера.
Окончательно разозлившись, Глеб задвинул столик в угол, чуть не сломав ему ножку. А мусорный мешок так и остался в прихожей – время поджимало.
На кафедре Глеба ждали проблемы. Секретарь не стал звонить ему прямо с утра на мобильный, пока шеф был за рулём. Понимал, что от таких новостей Глеб Олегович озвереет и, не ровен час, угодит в аварию. Поддубный действительно озверел. Последняя серия экспериментов его научной группы оказалась под угрозой срыва из-за задержки оборудования. Дополнительная проверка на таможне. Вот что за ересь, а? Какому идиоту в голову пришло, что биохимические анализаторы можно использовать для производства наркотических веществ?!
В результате вместо того, чтобы заниматься делом, Поддубный целый день мотался по инстанциям, вызванивал нужных знакомых, оформлял бумаги, писал пояснительные записки и на пальцах объяснял далёким от науки людям, что именно делается на этих злосчастных анализаторах. К вечеру Глеб выдохся, до ушей налился чёрной желчью и чувствовал себя таким же тупым, как толпа чиновников, с которыми пришлось общаться целый день.
Одно радовало – оборудование удалось отвоевать и завтра утром его доставят.