Интерконтинентальный мост
Шрифт:
Роберт Люсин вполне дружелюбно улыбнулся ошеломленному Перси.
— В противном случае — то есть в случае твоего согласия сотрудничать дальше — все! Даже выигрыш в Аляскинскую лотерею, хотя и без этого у тебя будет достаточно денег. А главное — слава и всеобщее восхищение.
— А если все же дознаются?
Перси произнес эти слова хрипло, едва выдавив из себя.
— Это невозможно сделать! Мне объяснили знающие люди и убедили, что раскрытие причины взрыва без наших данных невозможно. Никоим образом! Когда-нибудь я тебе объясню. Для этого нужно много времени. Само по себе обеспечение
Роберт Люсин заботливо посмотрел на опустевший бокал Перси, взял бутылку и услужливо наполнил его.
— Ну, как дальше будем жить?
Перси приблизил к своим губам бокал и вдруг неожиданно спросил:
— А нет ли здесь чего-нибудь покрепче?
— Почему нет? — оживился Роберт Люсин. — Мисс! Виски? Русскую водку?
— Русскую водку, — сказал Перси.
— Может быть, все-таки одну таблетку? — Люсин знаком показал на раскрытую лакированную коробочку.
— Нет! — отрицательно покачал головой Перси. — Лучше водку.
Он со вкусом выпил большую рюмку, не разбавляя ее содовой, и принялся за еду.
Перси никогда не думал, что водка может так действовать: как будто тело пьянело, наливалось сладкой слабостью, а голова оставалась совершенно ясной, трезвой.
Пришлось выпить вторую рюмку.
— Ты пьешь, как русский, — одобрительно заметил Роберт Люсин.
— Русские, кстати, не пьют, — ответил Перси. — Сколько я у них был — ни разу не предлагали спиртное. У них ведь уже несколько десятков лет сухой закон и полное запрещение всяких психогенных препаратов, а также курения табака.
— Извини, Перси, — пробормотал Роберт Люсин.
Обед заканчивался. Люсин подозвал официантку и попросил счет.
По дороге в гостиницу он спросил у Перси:
— Ну как?
— Я пьян, — ответил Перси, хотя по-прежнему голова у него была ясна, но почему-то заплетался язык и во рту было горько.
— Я надеюсь, ты будешь умницей…
— Я собираюсь завтра в Ненану, — сказал Перси. — Я должен выиграть. Так чует мое сердце.
— Мы с Мишель поедем с тобой, — дружески похлопав его по плечу, сказал Роберт. — Может, наше присутствие поможет тебе.
Помогая Перси войти в его номер, Роберт Люсин на прощание подмигнул.
Мишель внимательно, не перебивая, выслушала рассказ Роберта Люсина. Ее волнение выдавалось только тем, что она время от времени постукивала красиво накрашенными ногтями безымянного и указательного пальцев по лакированной коробочке, точно такой же, как у Роберта.
— Не понимаю, чего он заупрямился? — недоумевал Роберт Люсин. — Раньше он всегда был такой послушный, податливый, а тут будто его подменили.
— А не могли его обработать там, на советской стороне? — спросила Мишель.
— Это исключено.
— Тогда что же это такое?
— По-моему, у нас с самого начала был допущен промах, — задумчиво произнес Роберт Люсин. — Мы напрасно внушили ему мысль о его исключительных художественных способностях.
— Но, согласись, он действительно талантлив.
— Знаешь, в этом деле, Мишель, — я имею в виду художественное творчество, — при желании шкалу оценок можно двигать куда
— Были отзывы и специалистов, — напомнила Мишель.
— Большинство из них организовал я, — самодовольно признался Роберт Люсин. — Хотя честно скажу, эти специалисты и впрямь признали большие способности Перси Мылрока. Они называли его самородком.
— Значит, он не взял таблетку? — спросила Мишель после некоторого молчания.
— Категорически отказался. Но пеликена взял.
— Но странно, что при этом напился…
— Меня беспокоит вот что: не установил ли он связи с тем, что глотал таблетки в то время, когда оставил тюбик желтой краски на макете-мосту в Уэлене? Но пеликена взял, — с удовлетворением повторил Роберт Люсин, встал с кресла и подошел к большому окну. На другом берегу залива Нортон на посадку заходил большой рейсовый дирижабль «Аляскан Эрлайнз», украшенный профилем первого эскимосского летчика — Чарлза Томсона-старшего.
— Впрочем, не думаю, — продолжал Роберт. — Об этом он не мог догадаться сам. Он не хочет принимать таблетки, потому что был наркоманом и их вид так похож на другие психогенные препараты, что это его настораживает… А потом, ради осторожности, я не мог настаивать. По-моему, единственное объяснение всему — это то, что он возгордился, возомнил себя великим художником.
— Ну и пусть будет великим художником!
Люсин посмотрел на Мишель.
— Вот это и плохо. Всякий мало-мальски возомнивший о себе художник прежде всего хочет быть независимым. Это было причиной всех конфликтов со своими правительствами поэтов, художников, артистов, писателей во все времена, с эпохи наскальных рисунков и до сегодняшнего дня. Думаешь, для чего ему нужен выигрыш в лотерею? Чтобы отделаться от нас! Понимаешь, настоящий художник отличается от ремесленника еще и тем, что не любит быть на коротком поводке. Пусть даже золотом. Вот почему многие из них предпочитали свободу в нищете богатству и обеспеченности при некоторой регламентации их творческой деятельности…
— Ты прекрасно знаешь, что он наш последний шанс, и мы не можем его упустить, — сказала Мишель. — Может быть, дать ему выиграть в лотерею?
— Ни в коем случае! — отрезал Роберт Люсин. — Тогда возомнит о себе такое, что пошлет нас к черту! Но самое главное, это то, что теперь он знает, кто мы. У него может хватить глупости связаться с каким-нибудь журналистом, любителем сенсаций, и выложить все, что он узнал сегодня.
— Ты ему рассказал?
— Другого выхода у меня не было.
— Он действительно пьян?
— Он выпил две большие рюмки русской водки. И полагаю, что спит.
— А если не спит? И уже ушел?
— Портье предупрежден, — успокоил ее Роберт. — Я сказал, что полетим вместе в Ненану. Пусть знает, что ему теперь не отделаться от нас. А потом, я уже говорил, — у него пеликен.
— И все-таки, может быть, лучше дать ему выиграть? — сказала Мишель. — Продемонстрировать ему наши возможности. В конце концов, несколько сот тысяч долларов — не такие уж большие деньги. Их вполне можно отнести на расходы по операции.