ИнтерКыся. Дорога к «звездам»
Шрифт:
— Давай, Кот, прощайся со своим приятелем, — сказала мне Таня. — Я сейчас попытаюсь тебя вынести отсюда. А то потом у меня на это просто времени не будет.
«Водила, миленький!.. — запричитал я без малейшей надежды. — Не бойся, я обязательно найду тебя в Петербурге!.. Я тебя познакомлю с Шурой Плоткиным. Вы просто обязаны держаться друг за друга! Таких, как вы, очень-очень мало, и поодиночке вас могут запросто истребить!.. Господи, Боженька! Сделай Божескую милость, чтобы Водила хоть одно мое словечко услышал...»
И то ли я в отчаянии себе нафантазировал, то ли что-то действительно сдвинулось с места, но мне вдруг причудилось,
Но в этот момент Таня посадила меня в стерилизатор, закрыла крышкой и вместе со столиком выкатила из палаты.
Уже в девять часов утра я сидел на крыше профессорского «ягуара» и с невыразимой тоской смотрел вверх — в чистое синее осеннее небо, куда большой желтый вертолет уносил моего Водилу...
Я вспомнил, как долго мы плыли из России в Германию, сколько мы еще ехали своими колесами, и несмотря на то, что желтый вертолет был достаточно большим и шумным, в душу мою стали закрадываться тревожные сомнения — а долетит ли он от Мюнхена до Петербурга?..
Рядом со мной стояла заплаканная Таня Кох. И мне, и Тане было так тошно, мы оба-были настроены на такую паршивую Единую Волну, что я плюнул на все свои высокоморальные преграды, собетвеннолапно воздвигнутые перед самим собой, что, не заботясь о последствиях, открытым текстом МЫСЛЕННО спросил Таню:
«Он что, на этой желтой штуке так до самой России и полетит?»
— Что ты, Кот!.. — автоматически ответила мне Таня, не заметив ничего странного. — На вертолете — только до аэропорта. А там его перенесут в наш русский самолет.
Таня и по сей день говорит про все русское — «наш», «наше», «наши».
«Слава Богу! — сказал я. — А то я уж боялся...»
Но тут вдруг Таня посмотрела на меня безумными глазами:
— Эй!.. Эй, послушай, Кот!.. Ты мне действительно что-то сказал, или мне это показалось?!
Не отрывая глаз от вертолета, уменьшающегося в небесной синеве, я спокойно ответил:
«Нет, Таня, тебе не показалось».
И в эту секунду вертолета в небе не стало. Еще слышался отдаленный шум его мотора, а потом и он исчез.
«Тебе не показалось, Таня, — повторил я и посмотрел ей в глаза. — Мне не хотелось бы тебе сейчас что либо объяснять — нет настроения. Найди книгу английского биолога доктора Ричарда Шелдрейса и прочти ее внимательно. Ты все поймешь... Или Конрада Лоренца — „Человек находит друга“».
— Какое счастье! — воскликнула Таня, но из глаз ее снова полились слезы. — Значит, я нашла в тебе друга? Да, Кот?.. И мы будем с тобой вечерами трепаться о том о сем!.. Ты будешь провожать меня на работу, встречать меня, да?..
«Нет, Танечка, — с грустью, но честно сказал я. — Я должен вернуться домой в Петербург. У меня есть два Человека, которые могут там без меня погибнуть...»
— Я тоже могу здесь погибнуть без тебя, — прошептала Таня.
«Нет. Ты только со мной можешь погибнуть. Вспомни, сколько одиноких женщин так и остались одинокими до глубокой старости лишь потому, что когда-то, спасаясь от одиночества, завели себе Кота или Кошку, на худой конец — маленькую Собачку. Все свое несостоявшееся материнство, всю свою нерастраченную нежность, невостребованную доброту они сконцентрировали на этом маленьком домашнем Животном (кстати, не всегда благодарном и искреннем!) и тем самым погубили себя. В заботе о „Кошечке“ у них проходила вся их жизнь, а иллюзия присутствия „живого существа“ в доме заменяла им нормальное,
Меня уже самого подташнивало от бездарной назидательности своего тона, от дурацкого менторства, звучащего в каждой моей фразе, но у меня не было сил выбирать выражения — сердце мое разрывалось от жалости к этой умной и действительно прекрасной бабе, которая своим вниманием могла бы оказать честь любому хорошему мужику — от Водилы до Шуры Плоткина.
Я потерся носом о ее заплаканное лицо, спрыгнул с «ягуара» и пошел через всю больничную автостоянку прямо на улицу.
— Послушай, Кот!.. — жалобно закричала мне вслед Таня. Но я не остановился и даже не оглянулся. Я знал — стоит мне задержаться хоть на полсекунды или слегка повернуть голову в ее сторону, мне будет очень трудно уйти от нее вторично...
Итак: вот уже полтора месяца я — мюнхенский КБОМЖ.
Как говорится — Кот Без Определенного Места Жительства.
Когда-то Шура Плоткин писал статью о наших петербургских бомжах для «Часа пик», мотался по притонам, свалкам, чердакам, подвалам, заброшенным канализационным люкам, пил водку с этими несчастными полуЛюдьми, разговоры с ними разговаривал. А потом, провонявший черт знает чем, приходил домой, ложился в горячую ванну, отмокал и рассказывал мне разные жуткие истории про этих бедных типов, каждый раз приговаривая:
— Нет! Это возможно только у нас! Вот на Западе...
И дальше шли, как я сейчас понимаю, не очень квалифицированные упражнения на тему: «На Западе этого не может быть — потому что не может быть никогда».
Ах, Шура, Шура... Милый, ироничный, умный, талантливый Шура. Даже он не сумел избежать нашей вечной российской идеализации Запада. Но я не из тех Котов, которые, ущучив Человека на ошибке, начинают кидать в него камни. Отнюдь. Я же понимаю, чем вызваны подобные заблуждения. Среднему россиянину сегодня живется у себя дома так фигово, что автоматически срабатывает некий защитный механизм и Человек начинает думать, будто где-то есть такая «земля обетованная» — называется Запад, где наших российских уродств днем с огнем не сыщешь. Ну просто сплошной парадиз, черт побери!
Отсюда, я думаю, и добрая половина ошибок в той повальной эмиграции, которой теперь славится Россия на весь мир.
Так вот, находясь в здравом уме и трезвой памяти, я, Кот Мартын, русский, неженатый, родившийся в Ленинграде, проживающий в Санкт-Петербурге, в настоящее время случайно пребывающий в столице Баварии городе Мюнхене Без Определенного Места Жительства, имеющий относительно постоянную базу в Английском парке под Хинезишетурм (Китайская башня), с полной ответственностью за свои слова свидетельствую: не знаю, где как, а здесь, в Мюнхене, этих самых западных бомжей столько, что, как выражался мой Водила, «хоть жопой ешь»! То есть — «очень много». Дословный перевод с русско-водительского.