ИнтерКыся. Дорога к «звездам»
Шрифт:
Вадим Евгеньевич был блядун, пьяница и превосходный гитарист, а из всех видов индивидуального транспорта предпочитал мотоцикл «Ява», на котором и носился по всей Алма-Ате и ее окрестностям. А еще Вадим Евгеньевич пел под гитару мужественные песни Высоцкого и Визбора и, как поняла Таня впоследствии, всю жизнь тосковал по настоящему «мужчинству». Отсюда и гитара, и Визбор, и мотоцикл, и пьянки, и бляди... Хотя ему вполне было достаточно быть тем, кем он был на самом деле — блистательным нейрохирургом! Но этого Вадим Евгеньевич не понимал...
На втором курсе института, когда Тане было девятнадцать
С тех пор в ее жизни было достаточно много мужчин — и моложе Вадима Евгеньевича, и красивее, и, чего уж греха таить, сексапильнее и мощнее, но к Вадиму Евгеньевичу она и по сей день сохранила такую благодарную нежность, которой не удостоился ни один мужик, когда-либо переспавший с Таней.
В Германии Таня появилась два с половиной года тому назад и получила все, что положено получить немке, приехавшей на свою историческую родину. Единственное, на что Баварское правительство не обратило ни малейшего внимания — это на ее диплом с отличием. Правда, на основании этого же русского врачебного диплома и документа об окончании ординатуры по кафедре нейрохирургии правительство Баварии предоставило ей бесплатную возможность год проучиться на курсах немецких медицинских сестер и поступить на работу в одну из клиник Мюнхена почти по специальности — в отделение нейрохирургии. Где и лежал теперь мой Водила...
Я рассказываю про Таню Кох так подробно потому, что она — третий Одинокий Человек в моей жизни. А Одинокому Человеку всегда необходимо перед кем-то выговориться. Поэтому мы, Коты, Одиноким просто необходимы! Зачастую Одинокого Человека переполняет то, чего другому Человеку не всегда скажешь. А Коту можно...
Тут наблюдается забавное раздвоение в сознании Людей: они убеждены, что Кот их не понимает, но тем не менее поверяют ему все свои «боли, беды и обиды» (выражение Шуры Плоткина) как единственному живому существу, находящемуся в непосредственной близости.
Кроме всего, Люди уверены, что даже их постыдные признания и откровения, не всегда отдающие благородством и чистоплотностью, никогда и никому Котом пересказаны не будут. И в этом они абсолютно правы. Ну а в том, что Коты чего-то не понимают — Люди издавна и глубоко заблуждаются.
Естественно, я не имею в виду таких Людей, как Шура или Водила. Когда между Человеком и Котом существует Двусторонний Контакт — никаким заблуждениям решительно нет места!
Но с Таней Кох, устанавливать Двустороннюю Телепатическую Связь мне не хотелось. Она, как говорит в таких случаях Шура Плоткин, «сожгла за собой все мосты». Она приехала сюда навсегда. А я обязательно должен буду вернуться в Россию. И разрывать уже установившийся Контакт насильственным образом — одинаково травматично и для Кота, и для Человека...
Так что давай, Мартын, будем благодарны Тане за временный приют и доброе отношение, и не нужно ей лишних зарубок на сердце, ощущения лишних потерь. Ей и так не больно-то
Пусть Таня пребывает в уверенности, что я ни хрена не понимаю всего того, про что она мне рассказывает. А какие-то проявления моей сообразительности она с легкостью спишет на счет обычных «животных инстинктов», про которые ей талдычили, наверное, и в школе, и в институте. Ей-богу, так будет для нее лучше. Особенно когда я укачу из Германии.
А пока я каждый день по многу раз обхожу огромные больничные корпуса с вертолетной площадкой на крыше, мотаюсь по большой автомобильной стоянке сотни на две машин и сижу под дверями служебного подъезда клиники, куда обычно входит и откуда выходит Таня Кох.
Многие служащие больницы меня уже знают, и знают, что я — КОТ РУССКОГО ГАНГСТЕРА, КОТОРЫЙ ЛЕЖИТ В БЛОКЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ ОТДЕЛЕНИЯ НЕЙРОХИРУРГИИ... Вот так-то!
Однако несмотря на то что я Кот гангстера, многие меня подкармливают. Особенно младший медицинский персонал. То колбаски притащут, то ветчинки подкинут, то приволокут кусок вполне приличной рыбки — вареной или жареной. Это, конечно, не оттаявший сырой хек имени Моего Шуры Плоткина, но тоже вполне съедобная рыбка. Вроде той, которой меня угощал Рудик на корабле.
Просто так гуляющих и, упаси Господь, бродячих Котов, Кошек и Собачонок — я здесь не видел. Пока. Запахи их чувствую, но вот так, нос к носу, еще ни разу не сталкивался. Пару раз наблюдал Собак на поводках. Один раз видел в окне второго этажа довольно спесивого Кота, который скользнул по мне недобрым глазом и отвернулся.
Но так как мой мир ограничен всего лишь двумя прибольничными улочками, парком и автомобильной стоянкой — говорить о том, что в Германии вообще нет такого понятия, как бродяжничество бесхозных Собак и Кошек, — аналогичного нашему, российскому, — я бы не рискнул.
Поэтому, пока Таня на работе, я гуляю сам по себе, и встреться сейчас мне кто-нибудь из моих немецких коллег — я был бы только раздосадован. Потому что, гуляя, я все время очень и очень занят. Я колдую, колдую, колдую...
Я постоянно, на очень сильном, выматывающем волевом напряжении посылаю свои целебные сигналы Водиле. И не просто — в белый свет, как в копеечку, — а с совершенно точным адресом: я знаю этаж, где лежит Водила, знаю комнату, в которой он лежит, знаю даже конкретное расположение кровати и приборов в этой комнате.
Я даже знаком с тремя полицейскими, которые каждые восемь часов сменяют друг друга у дверей моего Водилы.
Мало того, я уже три раза и сам был в этой комнате, куда всем посторонним входить было строжайше запрещено! Когда Таня оставалась в клинике на суточное дежурство, она выходила ночью за мной к служебному подъезду, запихивала меня в какой-то непрозрачный пластмассовый мешок и приносила к Водиле на полчаса, на пятнадцать минут, а один раз я там пробыл даже часа два.
С грустью должен заметить, что, как мне показалось, Водиле стало гораздо хуже, чем тогда, на автобане, когда он пытался меня успокаивать и просил меня не нервничать. Во всяком случае, ни одна моя попытка установить с ним хоть какой-нибудь Контактишко не увенчалась успехом. Даже тогда, когда я был совсем рядом.