ИнтерКыся. Дорога к «звездам»
Шрифт:
— А что это за желтая кнопка? — спросил я.
— А эта кнопка — дань моей старческой трусости, — грустно сказал Фридрих. — Именно тебе я и хотел поручить эту желтую кнопку. Мне шестьдесят пять, и я прожил бурную и прекрасную жизнь! По сей день меня не покинуло ни одно желание молодого человека. К несчастью, мне уже недостает сил для исполнения этих желаний, и это меня безумно огорчает и старит еще больше!.. Знаешь, когда я почувствовал себя стариком? Когда три года назад особая летная комиссия отобрала у меня пилотское свидетельство, посчитав, что я и так на два года превысил свой возрастной летный ценз. И я был вынужден продать свой самолет...
— Ага!.. —
Я тут же понял, что «обгадился — по самое некуда!..», как говорил Водила. А ведь Фридрих не рассмеялся надо мной, не заржал, как это сделал бы Руджеро Манфреди, не ухмыльнулся, как Шура, не огорчился моей ошибке, как огорчились бы Таня Кох или Хельга. Вот что значит действительно воспитанный и высокообразованный Человек! Я же видел, каких трудов ему стоило сдержать улыбку, но он этого себе не позволил ни на миллионную долю секунды!..
— Нет, Кыся, — спокойно и мягко сказал мне Фридрих. — Наемный самолет я вызываю обычно по телефону. А эта желтая кнопка — для моментального вызова «Нотартца».
Это по-ихнему — «скорая помощь».
— А вот эти маленькие дырочки — переговорное устройство, — добавил Фридрих. — Как только мы нажмем желтую кнопку, нас тут же спросят: «Что с вами, герр фон Тифенбах?» Если я буду в состоянии ответить, они приедут минуты через четыре. Если я уже не смогу ответить, они примчатся сюда через две минуты. Не больше. К сожалению, последнее время я стал почему-то больше нервничать... Ночами, когда я остаюсь совсем один, в голову начинает лезть черт знает что — какая-то неясная тревога, мне становится трудно дышать... И в сердце вползает страх смерти!.. Страх, разрушающий разум, логику мышления, трезвость оценок... Я начинаю лихорадочно вспоминать всех, кто умер, не дожив до моего возраста, тупо подсчитываю, на сколько лет я пережил того или иного своего приятеля, и это, я чувствую, действительно приближает меня к смерти... Вот я и боюсь, что не успею нажать эту желтую кнопку. Пожалуйста, Кыся, если ты вдруг увидишь, что мне плохо... очень плохо, — нажми эту желтую кнопку и отключи полицейскую сигнализацию.
Значит, он тоже в какой-то степени обладает Нашим даром ПРЕДВИДЕНИЯ!.. А то откуда бы эти ночные нервные всплески, ужас надвигающейся смерти?.. Он недостаточно отчетливо понимает то, что ПРЕДВИДИТ, но на то он и Человек, а не Кот. Но зато какой Человек!
— Не беспокойся, Фридрих, — максимально спокойно сказал я. — Все сделаю вовремя. Тут, как говорят в России, «муха не пролетит»! А если ты почувствуешь себя неважненько (я сознательно употребил такое легкомысленное словечко — для успокоения Фридриха...) в гостиной или в кабинете, или в бильярдной, или в келлере?
— Эта кнопка продублирована во всех комнатах, ванных и туалетах, — смущенно улыбнулся Фридрих. — Я тебе потом все покажу. Да, кстати, ты не голоден? После «Тантриса» это совершенно нормальное явление.
— Нет, спасибо, — ответил я вежливо. — Как раз «Тантрисом» я абсолютно сыт.
И улегся на свою клетчатую постель, зазывно пахнущую польской сексапилочкой Баськой Ковальской. Фридрих присел передо мной на корточки, осторожно погладил меня за рваным ухом и тихо сказал:
— Ты даже не представляешь себе, Кыся, как я тебе благодарен за сегодняшний вечер... А теперь я пойду приму душ. Не возражаешь?
— Нет, — муркнул я ему в ответ и с жалостью проследил, с каким трудом
Фридрих ушел в ванную, а я лежал и думал, что сыт не только «Тантрисом», но и всей рухнувшей на меня сегодня информацией — и той, которую я сам ПРОЧУВСТВОВАЛ, и той, которую слышал от Дженни, да, пожалуй, и той, которую только что мне грустно поведал Фридрих...
Как же мне связаться с Рэксом?! Неужели он не догадается внушить своему Человеку, что меня следовало бы навестить? Догадался же он позвонить Шрёдерам!.. После той чудовищной ночи на автобане, ей-богу, я вправе рассчитывать хотя бы на небольшое внимание немецкой полиции...
Теперь самое главное — не упустить момент вероятного взрыва! Точнее, момент попытки убийства Фридриха. Естественно, что Фридриху я даже слова про это не вымолвил! Хватит того, что он сам что-то ощущает и пребывает в достаточно нервном состоянии. Не хватает еще мне подливать масла в огонь...
Как его оставишь в таком состоянии, рядом с этими суками? Мало мне было своей российской преступности, — я теперь, кажется, и в немецкую вляпываюсь...
Ладно, разберемся. Значит, эти гады хотят взорвать Фридриха в то время, когда он в Рождественскую ночь станет запускать в небо эти огненные штуки...
Стоп! Стоп!.. Стоп!!! В какую ночь — в Рождественскую или Новогоднюю?! Вот где нельзя завалить ухо! Ведь еще Таня Кох говорила, что между Рождественской ночью и Новогодней — вроде бы целая неделя... Вот, елки-палки, где можно пролететь, «как фанера над Парижем»!..
Как бы не вышло, что я буду готовиться к взрыву в Новогоднюю ночь, а он раздастся в нашем доме на неделю раньше — в Рождественскую.
Завтра же выяснить, сколько суток осталось до Новогодней ночи, а сколько до Рождественской! Господи, да у нас в Петербурге ни одному Коту в голову не придет даже думать, которая из этих ночей раньше и чем они вообще отличаются друг от друга!.. А здесь вот — приходится. И не просто так, из пресловутого Кошачьего любопытства, а ради спасения Человеческой жизни и самого себя — я же буду рядом с Фридрихом в момент взрыва. Да хотя бы ради того, чтобы Моника фон Тифенбах-Хартманн не умерла от «разрыва сердца» на могиле своего отца...
Честно говоря, после всего того, что я сегодня услышал под столом «Тантриса» от Дженни, — я совершенно не против взрыва. Только взрыв этот должен произойти чуточку раньше, чем Фридрих запустит свою первую ракету в ночное праздничное небо. И совсем, в другом месте. Ну совершенно не там, где рассчитывают это сделать Гельмут Хартманн и Франц Мозер...
Уже на следующий день произошло маленькое событие, которое утвердило меня в правильности моего решения...
Но сначала — об обстановке в доме.
Во всех многочисленных выходах в сад, внизу дверей и гаражных ворот уже были аккуратно вырезаны небольшие квадратные проходы, сквозь которые я мог покидать дом и возвращаться в него, когда мне вздумается. Сверху этих проходиков герр Лемке предусмотрительно прикрепил заслонки из плотных листов резины, против никчемушных сквозняков. Мне же было достаточно слегка надавить головой или лапой на нижний край заслонки, и она любезно отгибалась, пропуская меня туда, куда мне нужно
Каждый служащий дома фон Тифенбаха имеет свой автомобиль. Не очень новый, не очень дорогой, но собственный. И когда служащие ездят на них по Фридриховым делам, то Фридрих оплачивает им и бензин, и какую-то «амортизацию». Что это такое — понятия не имею.