ИнтерКыся. Дорога к «звездам»

Кунин Владимир Владимирович

Так вот, фрау Ингрид Розенмайер, кухарка, уже с раннего утра успела смотаться в ближайшую лавочку и накупила мне разных ихних немецких и английских Кошачьих жратв...

Можно так сказать — «жратв»? Или нужно говорить «жратвы»?.. Ладно, наплевать... Купила она «Катценменю алле зортен» — то есть «Кошачье меню всех сортов» и «Кэтс динер» — «Кошачий обед». И еще «Мультивитаминпасте» фирмы «Гимперт». И бутылку той же фирмы под названием «Тринкмильх». Что значит — «Питьевое молоко». Кретины, а какое еще может быть?.. Кстати, вполне приличное! Это был единственный

продукт из купленных, который мне хоть как-то подходил. На все остальное я, к огорчению фрау Розенмайер, даже смотреть не мог.

Слава Богу, к завтраку в это время в столовую спустился Фридрих и предложил мне на выбор пару венских сосисок или половину свежей форели. Здесь эта рыбка в большой чести! Я сожрал и то и другое и выхлестал целую бутылку этого «гимпертовского» молока для Котов.

Фрау Розенмайер увидела, сколько я сожрал только за один завтрак, запаниковала и заперлась в кухне с карандашом, бумагой и электронным калькулятором. У Шуры Плоткина — точно такой же... А через час сложнейших расчетов она представила Фридриху новую повышенную смету на питание, которую Фридрих не глядя утвердил.

Герр Лемке поинтересовался у меня — хороши ли размеры проходов в дом и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его комбинезона.

Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня на ковер в гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по животу, все больше и больше опуская свою блудливую ручищу в промежность моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да еще при этом, нахалюга, пришептывала:

— Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну и яйки!.. Как у хорошего мужика... Зобачь, маш бабо пляцек!..

Я от нее еле вырвался. Лапы дрожат, хвост — трубой, ТАМ — все звенит! Поставь пять Кошек в ряд — ни одной мало не будет!

А что такое «маш бабо пляцек», я только потом сообразил. Это вроде нашего «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!».

Уже в саду, когда мы с Фридрихом выходили пройтись по Грюнвальду, встретили мы и Франца Мозера. Они перебросились с Фридрихом двумя-тремя ничего не значащими словами, и Мозер решил меня погладить. Но я непроизвольно прижал уши к затылку, слегка приподнял шерсть на загривке и совсем немножко показал ему свои клыки.

Мозер в испуге отдернул руку. И в то же мгновение я ПОЧУВСТВОВАЛ, что он ПОЧУВСТВОВАЛ во мне ВРАГА!

Я отчетливо понимаю всю полуграмотность и нелепость построения последней фразы. Наплевать! Стиль мне потом Шура выправит, когда я доберусь до Петербурга. А пока — пусть будет так. Так хоть и неграмотно, но максимально точно.

Перед выходом из дома, в прихожей величиной с гостиную Шрёдеров, из высокой ажурно-литой круглой бронзовой корзины, в которой торчали зонты и трости, Фридрих вытащил одну трость с желтой костяной ручкой и сказал мне:

— Я хочу показать тебе наш Грюнвальдский лес. К несчастью, он излишне цивилизован — водопровод, дорожки, туалеты, указатели, но все же это — лес. И превосходный! У меня там уйма знакомых деревьев, которые состарились со мной...

И тогда я подумал, что Человек,

способный искренне сказать такую фразу, достоин счастливой и нескончаемой жизни! И мой долг Кота-гражданина...

Не хочу впадать в излишнюю патетику, но Я буду не Я, если этим тварям — Хартманну и Мозеру — не заделаю такую козу, как выражался Водила, что чертям тошно станет.

Когда мы вышли за калитку, Фридрих меня сразу же предупредил:

— Кыся, не откажи в любезности, пожалуйста, иди рядом со мной. Не убегай далеко. Здесь очень многие выгуливают своих собак и...

— Не боись, Фридрих! — прервал я его в нашей с Шурой российской манере. — Всех ваших Собак я видел в гробу и в белых тапочках.

— Как?! — не понял Фридрих. — В каких тапочках?! Повтори, пожалуйста, еще раз.

— Ну, это только так говорится, — поспешил я его заверить. — Дескать, пусть только сунутся!..

— Прелестно, — сказал Фридрих. — Я ценю твою храбрость, но все же попрошу тебя держаться рядом со мной.

Причем это было сказано тоном, противоречить которому просто не имело смысла.

И я пошел рядом с Фридрихом, поражаясь такому отточенному сочетанию интеллигентной вежливости с непреклонной волей Человека, привыкшего к неукоснительному исполнению своих распоряжений.

Разные мелкие приключения начались сразу же, как только мы направились к лесу.

Откуда ни возьмись, перед нами вдруг возникла очень пожилая и очень высокая дама с аккуратно уложенными букольками седых волос. Дама была завернута в красное клетчатое одеяло — точно такое же, как и то, на котором я спал сегодняшней ночью. В одной руке дама держала длиннющую коричневую сигарету, вставленную в полуметровый мундштук, а в другой руке — туго натянутый поводок, уходящий куда-то в траву.

Поначалу я подумал: там, в траве, пасется или писает Собачка этой дамы. А еще лучше бы — Кошка... Повел носом, принюхался — ни хрена подобного. Ни Собакой, ни Кошкой и не пахло. А пахло каким-то неведомым мне зверем. Причем запах был с явным оттенком опасности...

Дама вежливо поздоровалась с Фридрихом, тот поклонился ей, и в это время на звук голоса дамы из травы вынырнуло НЕЧТО! — что-то коричневое, узкое, длинное, очень хвостатое, стелющееся по самой земле и с такими злобными зубками на маленькой мордочке, что у меня мороз пошел по спине! Мало того, ОНО лишь увидело нас, как тут же бесстрашно рванулось ко мне, сверкая клыками и яростными глазками!

Не скрою, от неожиданности я шарахнулся метра на полтора вверх и минимум метра на два в сторону! Но дама привычно оттащила от нас свою зверюгу, извинилась и пошла. А эта узкая Меховая Гадина все оглядывалась на меня, словно сожалела, что ей не дали мной перекусить...

— Что это?.. Кто это?.. — в растерянности спросил я у Фридриха.

— Это баронесса Штраль со своей ручной норкой, — ответил Фридрих. — Не обращай внимания. Ей уже за восемьдесят, она вегетарианка и один из самых активных членов партии «зеленых». Сейчас это очень модно, вот она и завела себе живую норку... Ты испугался?