ИнтерКыся. Возвращение из рая
Шрифт:
Старую машину вместе с дохлым мороженым гангстером подбросило, перевернуло и...
...тут же раздался второй взрыв — бензобака старой машины!
Сорвался с опор пылающий навес, казалось, что на мгновение он даже завис в воздухе, а потом рухнул вниз — на несчастного парня, на бензиновые колонки со шлангами, а те, уже, в свою очередь, рвались в небо гудящим и воющим пламенем, сметая с лица земли и конторку, и крохотный магазинчик при ней...
... Из-под горящих обломков навеса, из бушующего огня и дыма, от которого человеческие
Как-то уж получилось, что он умудрился первым домчаться до этого гибельного фейерверка в честь Аллаха и его праздника жертвоприношения — Курбан-Хаита...
Задыхаясь от дыма, кашля и жестокой пронзительной боли обожженных рук, Питу удалось выволочь паренька чуть ли не на середину перекрестка.
Лицо парня было залито кровью, сочившейся из раны на голове, правая рука, которой он, вероятно, пытался защититься от падающих на него обломков горящего навеса, была неподвижна. Скорее всего сломана. Но, как ни странно, парень был в полном сознании...
Пит стоял на коленях рядом с ним, одной рукой со вздувшимися пузырями ожогов придерживал голову парня, а в другой сжимал многоканальную рацию и орал в нее истошно и матерно:
— Срочно санитарную машину! Немедленно!!! Ожоги, сильное кровотечение... Возможна черепно-мозговая травма! Кажется, перелом руки... Да я вас всех........с вашими кретинскими вопросами!.. Кто говорит?! Говорит лейтенант полиции Пит Морено!
Послышался лай пожарных машин... Парень приоткрыл залитые кровью глаза, с нескрываемым интересом посмотрел на Пита:
— Вы — Пит Морено?
— Да, сынок. Лежи спокойно. Сейчас за тобой приедут. Все будет хорошо...
Парень закашлялся, сплюнул вбок кровью и снова уставился на Пита:
— А вы когда-нибудь бывали в Таиланде, сэр?..
— Да, — ответил Пит. — Сразу же после Вьетнама. Но это было черт знает когда.
Парень прикрыл глаза. Было видно, что ему тяжело разговаривать. Пит погладил его по окровавленному лицу:
— Не пугайся... С тобой все будет в порядке. Я много раз видел такие штуки.
И тогда лежащий посередине улицы, залитый кровью, обгоревший парень с трудом открыл глаза и спросил у Пита:
— Скажите, сэр... Вам что-нибудь говорит имя Мисако Футагава? Она была наполовину японка...
Пит слегка ошалело посмотрел на парня:
— О, черт бы тебя побрал!.. Футагава она была по отцу. Мисако Морено больше года была моей женой...
— А потом? — спросил парень.
— Потом она забрала нашего трехмесячного сынишку Нуэнга и улетела в Киото с одним пожилым и состоятельным японцем...
—...и десять лет тому назад умерла в Иокогаме, — парень словно закончил за Пита его оборвавшуюся фразу.
Вот тут к горлу Пита Морено подкатил какой-то предательский комок, который очень мешал ему в эту минуту!
Но Пит справился с этим комком, с самим собой, со своей памятью, со всем на свете, приподнял голову парня повыше, вгляделся в его голубые, чуточку с раскосинкой, глаза и тихо спросил:
— О Боже... Тебе-то это откуда
И тогда залитый кровью парень, лежащий на асфальтовом перекрестке двух небольших и грязноватых улочек с роскошными и пышными названиями — Гранд-авеню и Виста-дель-Мер, негромко ответил:
— Я — Нуэнг Морено.
И в ту же секунду к ним подлетела санитарная машина...
Но до этого рассказа Пита, когда он был еще ТАМ, в районе этой несчастной, как впоследствии выразился Боб, МЕЛОДРАМАТИЧЕСКИ-СКАЗОЧНОЙ бензозаправки, к нам в «Беверли-Хиллз-отель» примчались три полицейских техника из научного отдела спецсвязи полис департмента и в считанные секунды, с помощью своих сверхумных приборов, выкопали из ванной, гостиной, кабинета и спальни нашего бунгало несколько «жучков» — микрофончиков и вытащили нештатные считывающие устройства из нашего компьютера и факса.
А потом проверили телефон и в нашем садике. Там, слава Богу, ни черта не оказалось.
Затем к каждому нашему окну, к каждой двери: от входной — в наше бунгало, до выходной — в наш собственный садик, техники присобачили по крохотному приборчику, которые, как мне попытался объяснить Джек, разрушали любую возможность подслушать нас специальными точечно-направленными сверхчувствительными микрофонами снаружи — с улицы, из садика, из коридора Главного корпуса...
На прощание все трое техников попросили у меня автографы.
И Джеку пришлось сделать то, чем обычно занимался Тимурчик, — он подарил им всем по моей рекламной фотографии на фоне Белого дома с отпечатком (якобы!..) моей лапы.
— Спасибо, сэр, — поблагодарил один техник Джека.
— Сэр! Мы вам очень признательны, — сказали двое других...
... НО УЖЕ НЕ ДЖЕКУ, А МНЕ ЛИЧНО!
«Сэр»... Вот так ко мне еще никто никогда не обращался, черт бы меня побрал!!!
Теперь же, когда нас уже никто не мог подслушать и мы могли разговаривать о чем угодно, не переписываясь и не разыгрывая разные мимические сценки, после всего произошедшего на бензозаправке Пит Морено, с обожженной одной стороной лица и сгоревшими ресницами и бровями, сидел у нас в бунгало и, не прикасаясь забинтованными руками к стакану, стоящему на столе, тянул через пластмассовую трубочку неразбавленный «Баллантайн». Выглядело это достаточно нелепо, но простительно: ну не мог человек взять стакан в руки. Больно было — невмоготу!..
А еще Пит пока находился в состоянии сосредоточенной растерянности — все никак не мог уяснить себе, какой качественный переворот в его полицейско-холостяцкой судьбе произошел всего час тому назад на перекрестке двух грязных окраинных улиц, с шикарными для русского Кошачьего уха названиями — Виста-дель-Мер и Гранд-авеню!..
— И где сейчас твой парень? — спросил его Джек.
— В ожоговом отделении того же самого университетского Медицинского центра.
— Ты скоро станешь там своим человеком, — усмехнулся Джек. — То ты устраиваешь там засады с пальбой на тринадцатом этаже, то теперь еще что-то уж совсем невероятно-рождественское...