Интернет-издание авторов рунета "Портал" № 2

рунета Сообщество авторов

– Сколько тебе лет?

– Десять.

– Тебя ловили когда-нибудь в городе?

– Нет, я хитрый!

– Это хорошо.

Лифт не работал. Пока мы поднимались на пятый этаж, я думал, что мальчик совсем не испугался чужой смерти и ни разу не попытался вырваться и убежать от меня. Как будто угадав мои мысли, он вдруг сказал:

– Я уже видел, как убивают людей.

– Где это, интересно?

– Раньше мы жили в городе и были обязаны ходить на казни. Меня не хотели брать, но приходилось…

– Последняя публичная казнь

была шесть лет назад. Ты помнишь то, что видел в четыре года?

– Бабушка говорит, что некоторые вещи невозможно забыть.

– И она права, черт возьми, твоя бабушка!

Я вошел первым, быстро осмотрелся, завел Марка на кухню. Достал из тайника микроволновку, замороженную еду – из холодильника, щелкнул кнопкой электрического чайника. Мальчишка смотрел на мои манипуляции широко открытыми глазами. Если он и видел чудеса техники пятидесятилетней давности, то это было давно.

– Так вы не врете, что у вас несколько домов? – прошептал он.

– Нет, не вру. Как твоя фамилия?

– Твен.

Я подавился безалкогольным пивом, которое только что открыл.

– У твоих родителей странное чувство юмора, Марк.

– Почему?

– Ты не знаешь? Марк Твен – это знаменитый писатель.

– И что в этом смешного?

– Ничего. Проехали. Ешь.

Я поставил перед мальчишкой тарелку с горячей едой, чашку чая, конфеты.

– Так значит, раньше вы жили в городе?

– Угу, – ответил Марк, запихивая в рот горячее мясо.

– Осторожно, подавишься. Ешь спокойно. У нас еще есть время. А почему вы теперь живете в гетто?

Прежде чем ответить, мальчик с минуту ковырялся вилкой в тарелке.

– Мой отец – участник гражданской войны. Не на той стороне.

– Понятно.

– Это было давно, и он не сделал ничего плохого. Никого не убил, во всяком случае. Но он был против императора и, когда на нас донесли, мы оказались здесь.

– Все могло кончиться намного хуже, – ответил я, пожимая плечами.

– Нам нечего есть, у нас ничего нет. Мама и бабушка болеют, отец не может найти работу. Раньше он писал статьи в газетах, которые сейчас не издаются. И ты говоришь, что все могло быть еще хуже? – тихо спросил Марк.

– Именно так я и сказал. А уехать вы не можете?

– У нас есть родственники во Франции, они звали нас к себе, когда началось все это. Тогда отец не захотел. А сейчас мы не можем уехать – нет денег на билеты, на пошлину.

– Понятно. Ешь, я скоро вернусь.

Я прошелся по квартире, собрал в большую черную сумку нужные вещи, забрал из тайников оружие и деньги, зашел в ванную, убрал накладные усы и бородку, вытащил линзы, вернув глазам первоначальный цвет, изменил цвет волос с помощью моментальной краски. Переоделся, надел очки. Старую одежду уничтожил в мусоросжигателе. Предосторожности не могут быть излишними.

Увидев меня, малыш вскочил на ноги, но тут же успокоился и влез обратно на стул.

– Ты изменил внешность, да?

– Какой ты наблюдательный!

–

Я знаю, кто ты.

Я молчал, и Марк продолжал, не дождавшись ответа:

– Ты – Мститель. Это про тебя все время говорят в новостях, да? Ты мне нравишься, а вот моему папе – нет.

– С чего ты взял, что я Мститель? Из-за убитого парня?

– Ты похож на человека, которого показывают в новостях.

– Я не могу быть похож на него.

– Но ты похож.

Я вздохнул.

– Оставим эту тему, Марк.

– Но это – ты.

– Да, это – я.

– Знаешь, почему ты не нравишься папе?

– Понятия не имею.

– Он говорит, что ты делаешь только хуже. Настраиваешь против нас полицию и людей из города. Что твои дела жестоки и бессмысленны. А проблемы надо решать политическим путем.

– Странно, что про политический путь упоминает участник сопротивления.

– Папа признает, что ошибался. Теперь он говорит, что насилие – это не выход.

– И чтобы сделать такой потрясающий вывод, твоему отцу надо было оказаться в гетто. Император, оказывается, совсем не такой дурак, как утверждают. На самом деле, я не собираюсь спорить с десятилетним ребенком. Даже если его зовут Марк Твен. Скажу тебе только, что никаких «политических решений» не существует. Политика – это не наука. Всего лишь несколько групп, борющихся за власть, чтобы с помощью нее защищать свои интересы. И лишить привилегий другие. Сейчас же ситуация намного упростилась. Теперь политика – это борьба нескольких группировок, и так обладающих достаточной властью, но жаждущих получить власть абсолютную. И интересы так называемого народа теперь не учитываются вовсе.

– То есть таких людей, как мы?

– Да. Слабая власть заигрывает с народом, устраивает выборы, референдумы. Сильной власти это не нужно. Обладая такими кнутами, как мощная армия и полиция, император ничем не рискует. Элита нашего государства более не зависит от рабочих рук, производство практически полностью автоматизировано. Ремонтировать роботов дешевле, чем платить зарплату и пенсию. Мы пришли к той черте, за которой такое количество «народа» просто не нужно, невыгодно. Именно поэтому вы живете в гетто. Забытые, изолированные. И никакие политические решения вам не помогут. Твой отец понимал это, когда шел на войну. А теперь его сломали. Меня – нет.

– Поэтому ты убиваешь людей из города? Это как на войне?

– Я убиваю не всех подряд. Только «лучших» представителей. Самых влиятельных, самых сильных. Я напоминаю, что ничего еще не кончено. Я внушаю страх. Я сообщаю им, что никогда не смирюсь с существованием такого общества, никогда не смирюсь с гетто. Возможно, это действительно бессмысленно. Может быть, я действительно только ухудшаю ситуацию. Но, во всяком случае, это борьба, а не бездействие. Сомневаюсь, Марк, что ты понял хоть что-нибудь из того, что я сказал. Но ты начал первым и, признаться, здорово меня разозлил.