Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №9
Шрифт:
15
"Батюшки! — спохватился Данилов. — Я забыл про Кармадона!"
И он отлетел в Мадрид.
Данилов сразу же узнал, что Бурнабито взял у Синтии Кьюкомб сто тысяч долларов.
При этом он, Бурнабито, заявил, что свидание с Синтией вряд ли будет полезно быку Мигуэлю, однако отказать прелестной даме он не может. "Ну и наглец!"
— возмутился Данилов.
Бурнабито улыбался, а внутренне был растерян. Ничто не пробуждало в Мигуэле корридного бойца! Десятки отборных коров, кровь с молоком, пылких и отзывчивых, пытались увлечь принсипского быка, но ни
В Синтии Бурнабито видел теперь чуть ли не последнюю надежду. Да и Мадрид верил в Синтию. Десятки тысяч взволнованных людей пришли к особняку быка Мигуэля.
Люди облепили ограду в чугунных узорах, повисли на створках ворот, со съестными припасами в руках заняли плоские крыши соседних домов, уплатив хозяевам умеренную мзду. "Ну как, как? Вошла она к нему?" — спрашивали опоздавшие. "Вошла, вошла…" — отвечали им с тихой радостью. Возле ворот было установлено электрическое табло фирмы "Роллекс", отмечавшее доли секунды. Бурнабито как бы держал собравшихся в напряжении и призвал их во свидетели — если она, Синтия, продлит свои удовольствия хоть на мгновение, пусть, если честная, выкладывает еще сто тысяч.
Среди публики присутствовал и переживал на лошади Пржевальского странствующий рыцарь Алонсо Виталио Резниковьес, вернувшийся из провинции, со странствующим же официантом. К копью недавнего тореро была привязана проволокой металлическая тарелка с портретом Синтии Кьюкомб и словами "Синтия, и более никакая!". Было известно, что рыцарь объявил Синтию дамой своего сердца и пообещал проткнуть копьем с электронаконечником каждого, кто усомнится в Синтииных совершенствах. Пришли к особняку и любители шахмат, привыкшие узнавать о ходе партий в фойе и на улицах. Чем ближе было к контрольному времени, тем тише становилось на площади.
Когда на табло "Роллекс" вспыхнули нули, дверь особняка распахнулась, и роскошная Синтия, не подарив Бурнабито ни мгновения, вышла на воздух. Она сердито обвела взглядом безмолвную толпу и сказала устало, но зло:
— Бык — импотент!
Толпа так и ахнула!
— Отмщенье, синьоры, отмщенье! — вскричал странствующий рыцарь Резниковьес и потряс копьем с тарелкой.
Все поняли, что оскорбитель Синтии погибнет. Скорее всего — сегодня же.
Официант протянул рыцарю печеное яблоко в слоеном тесте, присыпанное сахарной пудрой. Рыцарь яблоко проглотил, обдав пудрой соседних дам, но не успокоился.
"Такой наделает дел! — опечалился Данилов. — Изверг, по роже видно, хоть и рыцарь. Да и Синтия, бедолага, наверное, в обиде… И что они привязались к Мигуэлю! Не дают животному поспать…" Данилов понял — За Мадридом нужен глаз да глаз. Принсипский бык Мигуэль никому не был теперь безразличен, следовало ждать событий, а каких — неизвестно. "Будем глядеть…" — вздохнул Данилов.
Вернувшись в люди, Данилов стал стелить постель и тут остро захотел сыграть одну из "Песен для сумасшедшего короля" Майкла Дениса, шестую. Сыграл. Один раз. И еще. "Кабы на Альбани…" — подумал Данилов. Но и без Альбани вышло хорошо. "Кабы Наташа тут сидела и слушала…" Но и для самого себя сыграть было приятно. Данилов потянулся, представил Наташу спящей, нежность возникла в нем. Однако он тут же вспомнил Анастасию, снова пожалел ее. "А ведь она грозила… Как бы Наташе не сделала худого… Нет, Анастасия не сделает… Она земную женщину в расчет не возьмет… А вот мне что-нибудь да устроит!.."
Данилов взял ноты Переслегина, думая пробежать их хоть наискосок.
16
Утром опять был звонок. Опять — ожидание услышать голос Наташи. И опять в трубке — напор неугомонной Клавдии. Клавдия в канун окончания хлопот Данилова по ее списку желала напомнить о временной своей власти.
— Помню, помню… — с досадой пробормотал Данилов и, снятый Клавдией с постели раньше звуков будильника, не смог отказать себе в мелкой мести:
— Ну как, достала книги по голографии?
— Пока мне хватит Войнова, — сказала Клавдия. — Он уже мой. Взят.
— Сегодня салют?
— Сегодня и ежедневно. С голографией успеется. А то еще к сроку все позабуду, если сейчас прочту… Да, помнишь, я говорила тебе насчет синего быка?
— Ну?
— Что ну! Тот был в Мадриде. А теперь у нас свой объявился в костромских землях, в Панкратьевском районе.
— Кто объявился?
— Бык.
— Какой бык?
— Такой же, как у них. То есть, конечно, выделка у них, наверное, лучше и рога небось не те. Но такой же, гигантский и синий, как у них. Только у них был принсипский, а у нас панкратьевский!
— Какой панкратьевский?
— Данилов, с тобой говорить… У меня маска на лице питательная из томатов — и та стечет. Ты ведь газет не читаешь? Я этого принсипского быка две ночи во сне видела, а сегодня — нате вам! — у нас нашли…
Данилов быстро закончил разговор, натянул джинсы, накинул на голое тело пальто и в шлепанцах бросился на первый этаж. Вынул газеты и в лифте прочел: "Интересная находка. На скотном дворе артели "Прогресс" Панкратьевского района найден удивительный бык. Он весь синий, а ростом выше членов артели и выше несгораемого шкафа, установленного в конторе. Это сильное и неприхотливое животное, представителей его породы еще не было на наших скотных дворах. Необыкновенный бык — смирный и откликается на поэтическое имя Васька. На взгляд зоотехника В. Широкова, он ни в чем не уступает знаменитому принсипскому быку Мигуэлю, виденному Широковым в телепрограмме "Время". "Наверное, не уступает", — вздохнул Данилов.
Дома он перечитал заметку, помещенную под рубрикой "Удивительное — рядом", будто в ней могли объявиться новые слова. "Так… Значит, еще и панкратьевский… Что же я тут сижу-то, — спохватился вдруг Данилов, — когда мне надо в Мадрид! Вдруг этот панкратьевский-то — самозванец!" А очень могло быть, что и самозванец.
Тотчас же Данилов ткнулся носом в изумительные ворота стиля чурригереско, в иные дни он непременно бы исследовал их линии, теперь же он прошел сквозь них и обнаружил, что быка Мигуэля в особняке нет. И в Мадриде быка не было. Минут двадцать назад люди Бурнабито имели его в виду, сейчас же из виду его потеряли. Переполох еще не начался, в Мадриде было тихо. Странствующий рыцарь Резниковьес, сломавший вчера копье при попытке вытащить кость хека из зубов, спал на сырой брусчатке возле ворот особняка, а верная его кобыла Пржевальского, по кличке Конкордия, стояла привязанная к столбу.