Интерпретаторы
Шрифт:
— Что это у вас? Вы не поладили?
— Нет, ничего.
— Ты говорил с раздражением.
— Что ты. С чего бы?
— Тебе видней. Как бы там ни было, пойдем к ним завтра обедать. Фашеи только что приглашал.
— А я при чем?
— Он и тебя звал. Больше, чем меня. Ты Фашеи не знаешь. Ему срочно нужно разведать, что ты услышал.
— Я ничего не слышал — и пусть он об этом забудет.
— Приезжает его мать. Так у него заведено. После семейных сцен он требует, чтобы мать поговорила с Моникой. Эти две превосходно ладят. Вообще, я хочу съесть хороший обед, а миссис Фашеи на кухне — волшебница.
— Счастливо. Иди
— Что-то тебя заедает. Кола.
— Что бы это могло быть? Перестань болтать чепуху. Ничего нет.
Назавтра дверь им открыла Моника.
— Ешьте побольше, — предупредила она. — Свекровь собирается угощать.
Фашеи показался на мгновение.
— Кола ведь не знаком с мамой... Мама... — И он исчез на кухне.
— Я принесу вам пива, — сказала Моника Коле. — В Нигерии всегда пьют пиво, правда? Я совсем не пила, пока не приехала сюда и не попробовала пальмовой водки. Теперь не пью ничего другого.
Фашеи вернулся с кухни.
— Мама просит прощения, она не может отойти от плиты. Банделе, я сказал ей, что ты пришел.
— Ну, теперь она будет стараться, — сказала Моника. — Банделе мамин любимчик. Она не переносит других приятелей Айо.
— Что ты говоришь, дорогая!
— Ладно, не буду. Мама придет и сама скажет.
— Ну, нет уж. Я не желаю, чтобы вы с мамой обсуждали моих друзей. Сколько раз надо говорить?
Из кухни донесся низкий громоподобный голос:
— Мони!
— Кажется, нужна помощь. — И Моника ушла на кухню.
Через минуту беспокойный Фашеи сделал знак Банделе и потащил его на балкон. Уже оттуда, спохватившись, он крикнул Коле:
— Мы сейчас. Будь как дома. — И тотчас же начал выспрашивать Банделе: — Что он еще говорил? Кто это был?
Коле было неинтересно слушать их разговор, и он стал думать о постороннем. Какое-то время он был один. Потом вошла Моника.
— Куда они делись?
Он указал на балкон.
— О, — поняла она. Вид у нее был грустный и озадаченный. Она неуверенно постояла в дверях и вернулась на кухню. Разговор на балконе был долгим, и Кола начал испытывать действие пива. Скрипнула входная дверь, и за спиной его что-то зашелестело. Что-то теплое и желтое коснулось его щеки и втиснулось между ним и низеньким столиком. Близоруко взглянуло в его стакан, попробовало и сморщилось. Затем коснулось лицом его пальцев.
Желтыми стриженными волосами лицо ему щекотала девочка-альбиноска. Она была нежная и робкая, хрупкое сумеречное создание.
Вошла Моника.
— Юсеи, как ты себя ведешь? Подойди сюда.
Кола моргал, он не верил своим глазам.
— Юсеи — дочь нашего повара, — объяснила Моника.
— Он альбинос?
— Нет. В том-то и фокус. Ни он, ни жена. Они оба такие же черные, как вы. Вас не шокирует слово «черный»?
— Меня шокируют слова «темный», «темнокожий», «цветной» и подобные идиотские эвфемизмы.
— Так я и думала. Приходится быть осторожной. Отчего большинство людей здесь так щепетильны? Впрочем, не буду. Так вот, у Юсеи четверо братьев и сестер, и трое из них — альбиносы. Мать вот-вот разродится шестым. Отец с ума сходит от страха.
— Девочка кажется беззащитной.
— Юсеи плохо видит. Близорукость.
— Я это заметил.
— Кажется, она ходит сюда из-за меня. Сказывается цвет кожи.
— Такая пушистая... как цыпленок. Юсеи, хочешь пива?
— Не давайте ей.
— Это не повредит... Коньяк
С прежней гримасой Юсеи выпила пива. Она стала рассматривать Колу, тычась носом в его пиджак. Ему стало за нее страшно.
— Но как она переходит дорогу?
— Ей нужны очки. Я договорилась с окулистом.
Юсеи одновременно влекла и отталкивала.
— Как только что снесенное яичко, — сказал он, — когда скорлупа еще не затвердела... или как незаросшее темечко младенца... не обращайте внимания на мои слова. Иногда мной владеют растрепанные чувства.
Она посмотрела на него с изумлением, и ему стало неловко.
— Вы говорите, растрепанные чувства?
Он сделал вид, что не слышит, и она поманила его к окну. Окно выходило на задний двор.
— Видите вон тот пень? Она такая слепая, что заговаривает с ним.
— Отчего же вы до сих пор ничего не сделали?
— Айо только обещает. Беда в том, что у меня нет машины, да и вообще я не умею водить.
— Ничего... я что-нибудь придумаю.
— Вы отвезете ее к врачу?
— Конечно. Приеду и отвезу.
— Спасибо, — сказала она. — Я вас вчера не обидела?
— Нет. Каким образом?
— Вы были со мной почти враждебны. Вы верите в смешанные браки? Я знаю, некоторые друзья Айо смотрят на меня косо.
— Но это же касается только вас и вашего мужа.
— Я рада, что вы поможете Юсеи. Если только вы не будете думать, что я вам ее навязала.
— Не говорите глупостей.
— Все равно, я знаю, что я навязчива. Ну и пусть!
— Так не будем об этом.
Юсеи рассматривала в упор ладони Колы, щекоча их ресницами, а он уставился в пень за окном и не заметил, как Моника вышла из комнаты. Словно стряхнув с себя сон, он взглянул в лицо девочки и вдруг увидел то, что ему было нужно. Он уже отчаялся найти подходящую модель для служанки Обалувайе. И вот перед ним стояла Юсеи, чьи черты и колер как нельзя лучше отвечали его замыслу. Это был подарок судьбы. Он видел Юсеи, подобную лунному камню, у ног Обалувайе, бича небес, который насылает на людей оспу, а сам всегда чист лицом.
В нем рождалось и что-то новое, едва различимое начало большого влечения... не просто расслабляющая нежность, которая смягчает законы его естества... Но в это время распахнулась балконная дверь и Банделе позвал его.
Он вскочил на ноги и, не давая себе одуматься, бросился из дому прочь.
Даже дети знали про Сими. Женщины на коленях молили бога, чтобы мужья изменяли им по сто раз с кем угодно, только чтобы стезя порока случаем не завела их к Сими, к Сими с медленным взором. Ибо усвоив от Сими новый взгляд на жизнь и любовь, мужчины теряли путь к спасению и, низведенные до уровня дикарей, видели своих жен призраками давно прошедших иллюзий. Сими калечила мужчин и рвала с ними дружбу. Сими была так простодушна, что каждый мужчина считал, что это он предал ее, а не она погубила его, и ревностно защищал ее от ярости женщин, не замечавших ее простодушия. Конечно, слагались песни о любовных приключениях Сими, хвалебные песни и песни с проклятиями — не Сими, само собой, но женщинам, которые осмеливались оскорблять богиню безмятежности, Сими, Царицу Улья, чья кожа была пастельного цвета, цвета земли и воздуха. Сими не требовала восхвалений, мужчины пели их сами. Чаще всего это бывало так: увидев Сими, поэт тотчас же разражался дифирамбами.