Интервенция любви
Шрифт:
Голос Соболевой просто дрожал от гнева. Инга даже не представляла, что ее это все настолько заденет. Она растерялась, не вполне понимая, что сказать и как объяснить Карине, что не в этом дело. Но тут она сама посмотрела ей в глаза:
– Это все бред, Инга. Поверь мне. Я знаю. Ты – такой же человек, как и любой из этих гадов. И заслуживаешь больше прав и уважение, чем все эти мрази вместе взятые! И себя ты можешь от них защищать! Имеешь полное право. Он спрашивал тебя о том, хочешь ли ты быть его куклой? Поинтересовался твоим мнением?! Или, быть может, дал тебе право выбора? Нет! – сама ответила
Но у нее, если честно, уже появились сомнения. Соболева говорила так, словно и правда понимала то, что Инга ощущала эти недели. По крайней мере, часть.
– Я знаю, что начинает иногда казаться, что ты и правда виновата, – Карина продолжала убежденно смотреть Инге в глаза. – Знаю, Инга. Все это знаю. И как ищешь причины в себя, как начинаешь испытывать вину за то, кто ты есть. За то, что «заставляешь» его так вести себя с тобой! А он заботится о тебе. Это полная чушь, Инга! Полная! Ты не виновата ни в чем. Это он убил твоего мужа! Он подставил тебя. Он собирался покончить и с тобой. И убил бы, если бы не помешала ситуация. Поверь мне, убил бы, – с полной уверенностью громко повторила Карина.
Инга слышала. Хотя мысленно лежала в сухих листьях на незнакомой, Богом забытой прогалине, с порезанной рукой и в порванном плаще, глядя в непроницаемые глаза незнакомого ей, холодного и расчетливого наемного убийцы.
«Ты мертва», говорил он ей. «Мертва, помни».
Карина говорила правду. Это Нестор убил Мишу, хоть и по заказу. Он пришел убивать ее. И он решал все в их «договоре-отношениях». Да и были ли это отношения? Что она знала о нем? Что Нестор ей рассказал, кроме своего имени? Зная о ней все, он в ответ не открыл ничего. И не расценивал Ингу, как человека, мнением которого, в принципе, надо было интересоваться. По любому вопросу. Разве не так?
– И он насиловал тебя, совершенно не интересуясь, а хочешь ли ты этого! – продолжала Карина.
Интересовался? Или не интересовался?
Мысли Инги начали сбиваться. Образы и воспоминания путались. Вновь накатил приступ паники: ладони взмокли, задрожали, лоб покрылся противным холодным потом. Она тяжело поднесла к губам бутылку, словно бы та весила десять килограмм, а не триста грамм. С огромным трудом глотнула, почти не имея сил удерживать бутылку у рта.
Нестор.
Ей хотелось забиться в самый уголок сидения и сжаться в комочек. Ей захотелось к нему…
Нет! Не может быть! Она же стремилась вновь обрести право решать, опять стать самой собой. Не зависеть…
– Ты не виновата перед ним! И не обязана разыскивать того, кто держал тебя силой и использовал так, как ему хотелось! – продолжала говорить Карина. – Ты ни в чем не виновата, Инга. Запомни это. Потому что это – правда, чтобы он не пытался тебе внушить!
Инга задыхалась.
Она глотнула еще воды. Все-таки подтянула под себя ноги. Вцепилась в эту несчастную бутылку, стараясь глазами сосредоточиться на толстой шерстяной нити, оплетающей ее запястье красными узелками.
Нестор.
Она опять не уловила тот момент, когда сознание отключилось, не выдержав этого диссонанса и полного нарушение ориентирования в жизни и реальности того, что было, и ее оценки этих
Лютый сидел в своем автомобиле до темноты. Правда, выехал за границы поселка, припарковав машину в лесополосе за очередным полем.
Он обдумывал то, что увидел. Он искал место прокола. Пытался обнаружить ту ошибку, которая привела к такому результату. Шаг за шагом, от первой и до последней секунды, он восстанавливал в голове их дни и недели, анализируя каждый шаг и поступок, разыскивая тот неучтенный фактор, который привел к срыву и полной моральной дезорганизации принадлежащей ему женщины.
Нестор не мог сказать, что на данный момент доволен результатами своего анализа. Значительно мешала усталость и нарастающая боль в ране. Несмотря на ее несерьезность, это изматывало. Как и отсутствие хотя бы относительного отдыха в последние двое суток.
Соболева позаботится об Инге?
Он не мог на это рассчитывать. Все в Несторе, и разумное, и подсознательное, восставало против необходимости положиться на кого-то иного в вопросе безопасности и обеспечения Инги. Но он сам нуждался в сне после бессонных дней поиска на аналгетиках. И без адекватной еды.
Инга в эти два дня, очевидно, так же не питалась.
Данная мысль, наверняка, являющаяся фактом, нервировала. Ослабляла контроль сознания над лишними сейчас внутренними факторами. Он заботился о ее питании, отдыхе и настроении последний месяц. И результат этих действий оказался катастрофическим.
Где ошибка?! Где? В чем?!
Усталость съедала весь контроль, выедая сознание. Тревога об Инге принимала характер навязчивой необходимости. И наружу рвалось то, что Нестор не отпускал в себе с десяти лет, со своего первого убийства обидчика матери: скоп эмоций, потребностей, на грани нужды, на изломе адекватного сознания.
Инга была ему нужна.
Он не мог забрать ее, пока не проанализирует ошибки.
Он не мог анализировать, если не проспит хотя бы три-четыре часа. Пока не съест хотя бы что-то, давая возможность организму получить материал для восстановления. Замкнутый круг.
Несколько секунд были потрачены на анализ целесообразности поимки какой-то дичи в поле. Но быстро отверг эту идею. Сейчас это неразумно, несмотря на почти непреодолимое желание отбросить весь анализ и догнать Ингу. Более разумным и энергосберегающим выходом было вернуться в свою квартиру. Он потратит на это час. Там есть еда. Там есть возможность безопасного сна. Там есть еще три волоса Инги. Он сможет узнать о ее состоянии.
Нестор завел машину и выехал на трассу, продолжая размышлять. Убеждать самого себя, приводя разумные доводы.
Соболева о ней позаботится. Она не раз это уже доказывала – свою готовность помочь Инге. Сейчас он должен принять данное утверждение фактом. Иначе, не сможет сам гарантировать безопасность и защиту Инги. Очевидно, что Нестор внес весомый вклад в то состояние, в котором она сегодня находится. И не мог претендовать на ее возврат.
С каждой минутой и каждой новой мыслью в этом русле – контроль превращался в расплывчатое и слабо достижимое понятие. Внутри нарастал гнев на себя, ярость – на все, что он никак не мог уловить и понять. И все та же потребность.