Интервью

Довлатов Сергей Донатович

– То есть по деду вы из рабочих?

– Ну да.

– Вы помните своего деда?

– Да, мне было двенадцать лет, когда он помер... скончался.

– Он вам рассказывал о себе, о жизни, влиял на вас?

– Рассказывал, наверное, влиял.

– И вы решили стать рабочим?

– Я стал им.

– И не пытаетесь стать техником, инженером?

– Нет.

– Хотелось бы знать, почему? Но мы к этому еще вернемся. Итак, дед вам ближе по духу?

– Как это понимать? Он давно умер...

– Я имел в виду тот факт, что наследственность, по-моему, передается в третьем поколении.

Что вы помните из рассказов деда?

– Он работал на этом же заводе еще у Эриксона.

– Вы что-нибудь запомнили из его рассказов конкретно? Какой-нибудь факт, переломный в жизни вашего деда?

– Например, события девятьсот пятого года... Минуточку, я запишу показания счетчика.

– Так, значит, рассказы деда о "Кровавом воскресенье" повлияли на формирование вашей идеологии?

– Наверное, повлияли.

– Ваш дед был социал-демократом?

– Какое там! Он хорошо зарабатывал у Эриксона и не занимался политикой, во всяком случае, первое врем".

– А потом?

– Так вышло, что ему нелегальные книги жизнь спасли.

– То есть вы хотите сказать, раскрыли глаза на мир?

– Не совсем. Он за барышней ухаживал, а та была связана с марксистами. Когда началась забастовка, дед увидел ее на улице в толпе. Подошел, стал приглашать в шапито. А она ему дала какие-то синие брошюры. Дед их в кепку запрятал, чтобы карман не оттопыривался, - некрасиво. Ну, и пошел вместе со всеми. На царя смотреть. А тут казаки возле Троицкого моста. Стрельба началась, паника. Дед говорил: лучше бы я сидел в шапито. Ротмистр, жандармский ножнами его хотел ударить. Дед ему, естественно, в зубы. В это время улан наехал сзади - и палашом... Если бы не эти книжки, то все... А уж потом дед и на баррикадах дрался и в партию вступил...

– В дальнейшем, если хватит времени, я хотел бы подробнее узнать обо всем этом... Про отца вы сказали, что он инженер.

– Так оно и есть.

– Хороший, знающий инженер?

– Ничего.

– Он тоже работает на этом заводе?

– Да, начальником ПДО в одном из цехов.

– Что означает ПДО?

– Планово-диспетчерский отдел.

– А где работает ваша мать?

– Она умерла...

– Вы живете с отцом?

– Да, то есть раньше жили вместе.

– А теперь?

– Месяц назад я переехал.

– Квартиру получили?

– Нет, комнату снимаю.

– Ваш отец завел новую семью? Простите, я, может быть, вторгаюсь в интимные сферы? Если вам неприятно, можете не отвечать.

– Я же сказал, что на любой вопрос, если могу, отвечу... Да, отец женился снова.

– Переезд в какой-то мере обусловлен его женитьбой?

– Нет, ведь женился-то он восемь лет назад.

– Значит, все эти годы вы поддерживали с ним отношения?

– Естественно, почему бы и нет?

– Кроме вас, у отца есть дети?

– Сын, в первый класс ходит.

– С ним у вас как?

– Нормально.

– Но в социальном плане вы ближе к деду?

– Я же вам сказал, он давно умер.

– Это неважно... Ладно, оставим. Вот вы с иронией говорили о том, что отец выбился в люди.

– Он и в самом деле уважаемый человек.

– Но между вами есть разногласия? Простите за нескромность...

– Нет, особых разногласий нет. Не припомню... Он за Фрезера болел,

а я за Клея.

– Я ведь серьезно спрашиваю.

– Да и я не шучу.

– Вам неприятно, что отец покинул рабочую среду?

– Это его дело. К тому же он и сейчас среди рабочих. Жизнь заводского инженера...

– Простите за назойливость, но я чувствую, что между вами есть трения...

– Сейчас что-нибудь придумаем, с ходу. Отец культурней меня. В оперу ходит добровольно. Курит трубку, а я, как видите, "Авророй" балуюсь... Ну, что еще...

– Я не это имел в виду. Ваш дед был простым рабочим. Отец стал инженером. Вы рабочий, то есть пошли в деда. Образовалась прерывистая линия. Разве вам не обидно, что отец зажимается административной работой, подписывает наряды, составляет графики?

– Кто-то должен и этим заниматься. Хороший плановик, опытный диспетчер - большие люди на заводе. Это мозг предприятия, центр по сути дела.

– Так. Линия катастрофически выпрямляется. Значит, вы хотите сказать, что грань между инженером и рабочим...

– Я не знаю, что это за грань и надо ли ее стирать, если вы это имеете в виду. Заработки примерно одинаковые. Образование у многих цеховых инженеров среднетехническое, как и у многих наших рабочих. Только лучшие инженеры создают что-то новое, среди рабочих такая же картина. Дайте нашему знаменитому токарю Жене Богданову голую идею, и он воплотит ее в металле. Так что разница между людьми не в положении, a в том, как относишься к делу...

– Простите, еле успеваю записывать. Можно вопрос не на тему? Ваш отец тоже такой здоровенный?

– Да, когда он лет десять назад узнал, что я курю, то страшно разорался, стукнул кулаком по столу, и кулак провалился в ящик письменного стола.

– Свою мать вы хорошо помните?

– Ну, конечно. Я уж десятилетку окончил, когда она умерла. У нее еще с блокады все это началось со здоровьем. А по характеру она была сильней отца. Тот ведь и драл меня - после войны сами знаете, что за пацаны были,а я все равно мать одну и боялся или очень уважал, не знаю, как тут выразиться. Между прочим, если бы не она, отец бы вряд ли институт свой закончил. Или вот еще. Он когда с фронта вернулся, начал выпивать. Раз пришел домой под этим делом, другой, третий... Мать взяла меня за руку - и на вокзал. Уехала в Кемерово, к брату. Через два дня отец за нами следом явился и в прихожей на колени - бах. С тех пор он при ней рюмки не выпил. Тоже, видно, боялся или уважал. А году в пятьдесят седьмом мы обмен затеяли. Пришли к нам двое квартиру смотреть. То не так, это не так, потом заявляют: "Солнца мало". Отец выслушал это, обнял мать и говорит: "Вот наше солнце". Поэтом становился в ее присутствии.

– Помедленней, не успеваю записывать.

– Да я уж кончил. Похоронили ее на Георгиевском, зимой. Гроб везли на телеге. Помню черную яму в снегу. Заглянул, а там внизу корни перерубленные, белые... Приехали домой. Отец сел посреди комнаты на стул. В углу ее туфли, лодочки, помятые. В шкафу белье... Первые дни только ночевать домой являлся. А через год женился снова...

– Вы его осуждаете?

– Нет, я даже рад был. Очень за него боялся.

– И не испытывали обиды?

– Это неважно. В пятьдесят лет мужчина не должен быть один. И не может. А мой особенно. Уж я-то его знаю.