Интервью
Шрифт:
– Вы пишете стихи? Редактор меня не предупредил. Это очень интересно. Печатались?
– Нет... иногда в многотиражке.
– Почему же вы не пошлете стихи в журнал?
– Они не для этого предназначены.
– То есть вы хотите сказать, что пишете в стол... для себя или там для потомства?.. Хотелось бы прочесть.
– Чего проще! Вот это, например, ко Дню печати. Начинается так:
Объем невелик, и скромна тиражом,
Но все ж, невзирая на это.
С большим уважением в руки берем
Рабочую нашу газету...
А конец такой:
О слово печатное - грозный таран!
Недаром его так боятся
Забывшие совесть и честь: хулиган,
Прогульщики
– Почему же у вас хулиган в единственном числе, а прогульщики и тунеядцы во множественном?
– Не поместилось. У меня тут еще ко Дню артиллерии про нашего Бычкова, к Восьмому марта...
– Откровенно говоря, не доверяю стихам такого рода, "на случай".
– Напрасно. Я пишу для своих товарищей. Если мои стихи доставляют им какую-то радость, то для этого они и написаны. Когда заточник Андреев стал Героем Социалистического Труда, я целую поэму написал. Андреев даже прослезился.
– Ну, ладно. Вы пишете стихи. Неважно сейчас, хороши они или плохи. Раз вы пишете, стало быть, вам знакомы чувства и ощущения художника, творца. Вы не жалеете, что стали рабочим, а не человеком творческой профессии?
– Нет, не жалею. Сейчас попробую объяснить. Начнем издалека. Вот, например, супружеская жизнь. Ты в какой-то ситуации делаешь по совести, а жена считает тебя дураком, которого надули. И у дочки свое критическое мнение по любому вопросу. Вроде бы ты поступил честно, а жена плачет. Возьмем поэзию. Ты выразил чувства, которые для тебя все, а другому они кажутся пошлыми. Читаешь дневники великих писателей - они до смерти не могли понять, нужны ли их книги. А когда я работаю, все по-иному. Я точно знаю, что хорошо, что плохо...
– То есть вы хотите сказать, что в морали и в поэзии слишком много субъективного, а в работе вас привлекает объективная суть?
– По-научному так.
– Все это по меньшей мере спорно. В искусстве тоже есть объективные критерии...
– То, что я делаю, можно положить на ладонь и взвесить. Крестьянин сеет хлеб и мешки с зерном кладет на весы. И так далее. Теперь ответьте мне, сколько весит очерк вашего коллеги Звонарева "Вехи поиска"? Вот так.
– Но ведь литература и тем более журналистика влияют на человеческое сознание, а значит, это материальная сила...
– Смотря какая литература. Да и потом, чего тут влиять! Нас учит жизнь, а не литература. За время, что мы с вами беседовали до обеда, я настроил семь приборов, а мои товарищи, которые молчали,- вдвое больше. Все это можно положить на весы...
– Договаривайте. Вы хотите сказать, что моя работа, вот эти листки, ничего не весят. Ошибаетесь, Может быть, если мне удастся написать про вас как следует, кто-то захочет работать лучше, по-новому взглянет на вещи... И потом вы же сами говорили:
"О слово печатное - грозный таран!"...
– Ну это так, по случаю праздника... Между прочим, до конца обеденного перерыва шесть минут осталось.
– Да, мы снова отвлеклись. Бывают у вас на заводе конфликты?
– В смысле мордобоя?
– Я имел в виду конфликты производственного характера. Ну, например, борьба нового со старым. Кто-то задумал использовать новую технологию а ему препятствуют. Или какое-нибудь экономическое новшество встречает отпор со стороны рутинеров. В общем, производственные конфликты, разве на ясно? Как в романах...
– Всякое бывает. Но вообще-то эти самые конфликты происходят главным образом внутри или, как бы это получше выразиться...
– ...в сознании, вы хотите сказать...
– Да, именно в сознании. Все, что связано с новой техникой, решается, как правило, на уровне начальства, а вот конфликты, происходящие в сознании, знает каждый подсобник. Один думает так: "Я работяга. Продаю свои мускулы, свое время. Отмолотил восемь
– Вы ощущаете себя хозяином завода?
– Да, это мой завод. Потому-то меня и бесит всякое такое... Вот приходите на собрание...
– Вы имеете в виду Махаева, который сопротивления украл? От этого, я думаю, завод не обеднеет.
– Пожалуй, что не обеднеет. Но речь-то совсем о другом. Ко мне, допустим, друг пришел. И вот я замечаю, что он в прихожей по карманам шарит, выгребает мелочь. Обеднею я от этого? Нет. Но руки такому не подам.
– Это разные вещи.
– Для меня нет. Если взять каждого из нас отдельно, без завода, то все мы нищие. Ну что у меня есть? Мотоцикл покуроченный, две пары штанов да пятерка в кармане. А на заводе я миллионер. Дураки не понимают, что все это наше. По-ихнему, рубль у товарища стащить - преступление, а трехсотрублевый компрессор вывести из строя - это так, издержки производства. Психология холуя. Ему пятьдесят лет твердят: "Твое все!" А дурак все сомневается: нет, мол, дядино, И тащит с завода по мелочи: кафель, гипс, полиэтилен... А иногда чего-нибудь посущественнее. Из кабинета директора ковер украли - это ж надо! С цементного завода у нас в Ленинграде - не поверите!
– трактор увели. Инженер один вырулил его к забору, а ночью подошла платформа с краном, и привет! Обнаружили через месяц в другом районе. На запчасти его... Зачем далеко ходить? Я, например, точно знаю и могу доказать, что наш лекальщик Федька Рыкалов из казенных деталей лодочный мотор собрал...
– Почему же вы решили начать с каких-то мизерных сопротивлений?
– Потому что Левка - мой товарищ... бывший.
– Вы хоть с самим Махаевым беседовали на эту тему?
– Без толку. Он говорит: "С каких это пор ты милиционером стал?"
– А вы?
– А я говорю: "С тех пор, как ты стал вором!"
– А дальше?
– Дальше произошел, как выразился один ваш коллега, "обмен мнениями при помощи жестов"...
– То есть?
– Он мне врезал... Ну и я ему навесил. В общем, производственный конфликт. В курилке разводить дебаты больше не намерен. А то у нас там прямо какой-то английский клуб образовался. Посидишь, послушаешь - умные мужики, рассуждают откровенно. А на собрании молчат, при начальстве им неудобно... Но ведь мы же не гости, а директор не хозяин. Интересы одни, а договориться не можем. Я долго не хотел вылезать с этим делом. Но вот решился.
– А вдруг вас назовут доносчиком?
– Если скажу при всех, не назовут. В общем, приходите... А сейчас будем закругляться.
– Нельзя, редактор торопит. Давайте в темпе. Вот вы сказали: "Я хозяин завода". Всегда так было? Это врожденное?
– Сначала являлся на восемь часов. Переоденусь по звонку - ив спортзал, на танцы, к приятелям. А потом научился работать и полюбил завод. Но окончательно убедил меня а том, что я хозяин завода, один капиталист. В составе шведской делегации побывал у нас на заводе Густав Эриксон, внук бывшего владельца. И вот меня с ним познакомили. Парень оказался ничего. Простой, общительный. На всех станках умеет работать. Нашим бы технологам так. Я даже удивился, капиталист все-таки... По-русски говорит, как мы с вами. Я-то в языках не силен. Рассказывал швед, как у него дело поставлено: порядок, четкость, ритм...