Интимный дневник гейши
Шрифт:
Момоко заплакала — цепи звякнули.
— Она была напугана, — пояснил судья Аоки, — но продолжала действовать по разработанному Фудзио плану. Она разбудила Глицинию, одела испуганную проститутку в плащ с капюшоном, который специально принесла, чтобы ту не узнали. Потом Момоко поспешно провела Глицинию вниз к задней двери, затем улицами к воротам.
Крики усилились. Дверь сотрясалась от яростных ударов. Женщины молили о пощаде, мужчины выкрикивали угрозы. Присутствующие в зале суда и стража тревожно оглядывались.
— Что за безобразие? — спросил судья Аоки.
— Похоже, женщины из толпы во дворе проникли в здание, — ответил
Фудзио оглянулся и сверкнул на Хирату печальной, но гордой улыбкой: даже обреченный, он пожинал плоды известности.
— Что ж, им не удастся прервать процесс. — Судья Аоки повысил голос, стараясь перекричать поднявшийся шум. — Момоко подкупила часовых у ворот деньгами, которые дал ей Фудзио. Они выпустили Глицинию из квартала удовольствий, и та уехала в паланкине. Потом Момоко поспешно вернулась в агэя и сообщила Фудзио, что Глициния убежала без каких-либо проблем, а правитель Мицуёси убит. Она боялась обвинения, поскольку орудием убийства послужила ее заколка.
Фудзио умно посоветовал Момоко снова подняться наверх, а затем сбежать вниз с криками, что убит правитель Мицуёси, словно она только, что обнаружила труп. Позже Момоко арестовали, а Фудзио избежал подозрений и мог заняться, чем заблагорассудится. Он поехал к хижине, где скрывалась Глициния, забил ее насмерть и уехал, оставив тело гнить.
Конечно, Фудзио и Момоко могли замыслить убийство, как заявил судья Аоки. Однако Хирата не поверит в это, пока не получит доказательств, что судья не придумал всю эту историю.
Судья сурово взглянул на обвиняемых:
— Что вы можете сказать в свое оправдание?
Хирата не мог больше выносить эту пародию на законность. Прежде чем Фудзио и Момоко успели ответить, он встал и направился к возвышению. Все глаза обратились к нему.
— Досточтимый судья, я прекращаю это слушание, пока вы не представите реальных доказательств виновности этих людей, — заявил он.
Судья Аоки смерил Хирату презрительным взглядом.
— Ваш хозяин уже пытался остановить одно из моих слушаний, но не преуспел. А вам это тем более не удастся. И если вам не нужна дурная слава, лучше не вмешивайтесь в дела правосудия.
Дверь распахнулась. В зал суда ввалилась целая толпа женщин.
— Фудзио-сан! Фудзио-сан! — кричали они.
Охваченные истерией самурайские дамы, монашки, торговки и служанки с возбужденно горящими глазами бросились к хокану. Фудзио махал им руками и улыбался во весь рот.
— Прекратите! — закричал судья Аоки и приказал стражникам: — Уберите их прочь из зала!
Стражники начали теснить толпу. Женщины кричали, сопротивлялись, рвали на себе волосы, рыдали. Они смяли стражников и упали на колени, заняв все свободное пространство зала суда. На лице судьи Аоки появилась гримаса отвращения, и он снова переключился на Фудзио и Момоко.
— Что вы можете сказать в свою защиту? — спросил он, решив не обращать внимания на вторжение.
— Я ничего не делала! — отчаянно взвыла Момоко, перекрывая шум в зале.
Хирата, который все еще стоял у возвышения, с ужасом и жалостью наблюдал, как яритэ пытается строить глазки судье Аоки. Затрепетав ресницами, она изогнулась в жалкой попытке обворожить его.
— Прошу вас, поверьте, я ни в чем не виновата! — молила она.
Жесткий взгляд судьи остался безжалостным.
— Я объявляю тебя виновной в соучастии в убийстве. Ты приговариваешься к смерти.
Стражники
Судья Аоки обратился к Фудзио:
— Что ты скажешь?
Зал затих, женщины ждали, когда заговорит их кумир.
— Я признаюсь, — сказал Фудзио чистым, звенящим голосом.
Крики и рыдания женщин взорвали тишину зала. Молоденькие девушки стали биться головами об пол, монашки запели молитвы. Судья Аоки приказывал женщинам замолчать, а стражникам очистить от них зал. Фудзио с трудом поднялся на ноги и медленно повернулся к толпе. Его благородное, торжественное лицо заставило женщин замолчать. Они смотрели на него с печальным обожанием.
— Спасибо, Хирата-сан, за попытку помочь мне, — сказал Фудзио. — Спасибо, досточтимые дамы, за вашу благосклонность. Но я знаю, что проиграл, и мне хотелось бы красиво уйти из этой жизни. Поэтому я пропою свое признание в песне, которую написал.
Он посмотрел на судью Аоки, который нахмурился, но кивнул. Фудзио сосредоточился и немного помедлил, прежде чем начать главное в своей жизни выступление; публика замолкла в тревожном ожидании. Потом он запел волнующим, печальным голосом:
Любовь — это сад многих цветов, Где роза, пион и ирис раскрывают Солнцу свои лепестки. Моя жизнь была садом прекрасных женщин, По которому я бродил с радостным сердцем, Трогая каждый цветок. Но в этом саду скрывается цветок смерти, Чей сок отравлен, а шипы остры Как ножи В мою жизнь вошла госпожа Глициния, Ее чары привели меня к гибели. Мы любили друг друга со страстью Горячей и обильной как лето, Пока злоба и ненависть не отравили наш Рай. Я мял нежные лепестки ее кожи, я Ломал хрупкий стебель ее тела, я Выпускал сок ее крови, Пока моя Глициния не простерлась мертвой предо мной. Теперь любовь — заброшенный пустырь, Где холодные ветры летают над сорной травой, Камнями и костями. Моя жизнь — это дорога к месту казни, По которой я бреду, безнадежно страдая, К своей смерти.Подняв руки ладонями вверх, ссутулившись, с трагической маской на лице Фудзио дал последней ноте затихнуть в полной тишине. Потом толпа женщин разразилась одобрительными криками, аплодисментами и плачем. Фудзио поклонился. Судью Аоки этот спектакль явно раздражал.
— Я объявляю тебя виновным в убийстве и приговариваю к смерти путем отрубания головы, — объявил он.
Когда стражники под конвоем выводили Фудзио из зала суда, женщины шли за ним стенающей процессией.
Хирата с ужасом думал, как сообщит Сано о том, что их последние подозреваемые умрут еще до того, как они смогут возобновить расследование.