Интуиция
Шрифт:
– Неужели всё так страшно?
Сара не успела ответить. Двери в который раз раскрылись, впуская в конференц-зал большую группу мужчин в деловых костюмах. Мы встали, аплодисментами приветствуя входящих.
Возглавлял её наш управляющий директор – мистер Салливан. Высокий и представительный, с благородной сединой на висках, при виде его у меня всегда начинало сосать под ложечкой. За ним шли его заместители, редакторы и директора направлений. Из-за своего маленького роста мне было мало что видно, и только когда все сели, а входящие заняли места в президиуме, я смогла хорошенько их
Пока мистер Салливан выступал с приветственной речью, мой взгляд метался в поисках незнакомого лица. С удивлением я обнаружила, что нового директора среди них нет. Мистер Салливан долго говорил о непростом положении, сложившемся на издательском рынке Сиэтла и Америки в целом. Упомянул разросшуюся конкуренцию, роль Интернета, финансовый кризис и новые налоговые правила, принятые Сенатом. Я почти перестала прислушиваться к его словам, когда, выразив надежду на позитивные изменения в связи с вливание в нашу команду новых сил, он с чувством произнёс:
– Итак, разрешите вам представить нашего нового директора по маркетингу, мистера Майкла Хейдена!
Дверь открылась, и, зааплодировав, все снова встали.
Что ж, эффектное появление.
Спины впереди стоящих скрывали от меня происходящее. Я увидела лишь каштановые волосы и широкую спину, обтянутую тёмно-синей тканью, пока новый директор пожимал руки приветствующим его коллегам.
– Вот так красавчик!
– произнесла более высокая Сара. Я еле удержалась от желания привстать на носочки или, чего хуже, подпрыгнуть. Можно подумать, к нам пришла рок-звезда, и сейчас мы немедленно ринемся за автографами.
Я с облегчением выдохнула, когда все начали рассаживаться.
Тут я его и увидела.
И моментально остолбенела.
Не может быть! Невероятно! Непостижимо!
Это был он.
Он!
Мужчина, образ которого весь год преследовал меня в моих снах. Старательно забытый, на грани сна и яви, о чьём земном воплощении я запретила себе вспоминать. И вот он здесь. Стоит в нескольких метрах от меня…
– Эмили, сядь!
– кто-то настойчиво тянул меня за руку.
Я еле смогла опустить взгляд, ошалело уставившись на покрасневшую Сару.
Сара. Ну конечно!
– Да что с тобой такое?
– прошипела она, довольно ощутимо дёрнув меня вниз.
– Прости, - пробормотала я, и мой взгляд снова вернулся к президиуму.
Он что-то говорил. Смысла я не понимала, да и вряд ли могла разобрать хоть слово из сказанного. Стараясь справиться с сердцебиением, я не могла отвести от него взгляда. Как завороженная, я отмечала изменения, произошедшие в нём со времени нашей последней встречи. Его взгляд стал жёстче, выражение лица более резким. Голос. Оказывается, я совсем не помнила его голос. Хотя, вот этих властных ноток в нём точно не было.
Он не был красив в строгом смысле этого слова, но может именно эта недо-красота в своё время привлекла меня в нём. Льдисто серые глаза, опушенные тёмными ресницами, смотрели строго. Лёгкий художественный беспорядок, обычно царивший на его голове,
А ведь у меня почти что получилось, с горечью подумала я. Но вот он появился, и в одно мгновение всё вернулось.
Марк.
Тот, о котором я запретила себе сожалеть.
И как бы я не сопротивлялась, как бы не говорила, что всё навсегда похоронено и забыто, воспоминания, вырвавшись из дальних уголков моей памяти, снова вернули меня на год назад в предрождественский Нью-Йорк – в то время, когда я едва-едва не поверила в волшебство.
Глава 2
Отвезите нас куда-нибудь в Нью-Йорк
«Интуиция», 2001г.
Мама говорила, что я родилась старушкой. В отличие от своих сверстников, мне никогда не было скучно со старшим поколением: ни в пору моего детства, ни когда я стала старше, и визиты к бабушке в Квебек случались не чаще двух раз в год. Всегда это было событие. Бабушка делала из моего приезда настоящий праздник: с накрытым столом, заставленным моими любимыми лакомствами, и целым сонмом своих подружек, призванных порадоваться успехам американской внучки Мари Фремон. Когда расспросы прекращались, а посуда убиралась, над столом загорался ярко-красный абажур из тонкого китайского шёлка, из бабушкиного бюро доставались большие, пахнущие гвоздикой альбомы: начиналась моя любимая часть вечера. Чёрно-белые фотографические карточки – именно так бабушка называла фотографии – передавались из рук в руки, и в который раз я окуналась в мир, где все собравшиеся за столом были молоды. И пусть я наизусть знала историю, как Феликс Фремон, запинаясь, впервые сделал Мари Дувэ предложение, а она, не разобравшись, послала его подальше; или сколько любовников было у Элен Руаяль, пока она не встретила своего Густава – мне всегда было интересно.
Я любила смотреть, как оживают их лица. Как начинают светиться глаза при воспоминании о времени, когда они были счастливы. Как задорно смеётся бабушка, когда подруги подшучивают над ней. И передо мной была уже не маленькая седовласая старушка, а молодая, красивая девушка, стоящая под руку с невзрачным молодым человеком в плохо сидящем костюме – любовью всей её жизни, моим дедом Феликсом. Я с завистью наблюдала, как теплеют её глаза, когда она проводит костлявым пальчиком по его лицу. Когда бабушка вновь поднимает на меня взгляд, я понимаю, что никогда в жизни она не была счастлива так, как в день, когда был сделан этот снимок. И что все долгие годы жизни с дедушкой, и после – когда бабушка осталась одна – воспоминания о временах молодости наполняют её душу светом.
Фотографии передавались из рук в руки. Постепенно на них появлялись моя мама, мой дядя Алек, тётя Лорен. Потом мы перемещались во времени, и я видела своего папу, их с мамой свадьбу. Свадьбу дяди Алека и тёти Агнесс. Яркие снимки моих многочисленных кузенов и кузин. Видя свои ранние фотографии, сначала я всегда испытывала неловкость. Это была уже та жизнь, которую я знала. Я будто выходила из кинотеатра после просмотра интересного фильма или закрывала книгу, счастливо улыбаясь, что герои нашли своё счастье. Реальность не была для меня такой захватывающей, как прошлое бабушки и её подруг.