Инварианты Яна
Шрифт:
Никого больше не нашлось в сторожке - ни живых, ни мёртвых.
Тщательно осмотрев всё, Чезаре вышел на крыльцо проходной, оглядел территорию, вернулся. Папаша Род как раз обследовал труп.
– Есть кто?
– спросил он, не поднимая головы и не отнимая пальцев от шеи увальня.
– Какие-то бабы. Две. Далеко, метров двести.
– Две-ести!
– передразнил, выпрямляясь, Родриго Борха.
– Этот холодный. Зачем ты его завалил?
Рокка, молча указал пальцем на пистолет. Папаша Род скривил рот, подобрал оружие и вытряхнул на пол обойму. Та пусто лязгнула о плиты у ног номера четвёртого. 'У
– Пустая. Матерь божья... Какого хрена он вообще тогда пушку вытаскивал?
Родриго пожал плечами, переступил через тело, и, потеснив бестолкового подчинённого, направился к внутренней двери. На ходу бросил:
– Русский.
Сказанное дошло до Чезаре не сразу, папаша Род успел выпереться на крыльцо. Торчал там, навесив на шею автомат и поигрывая за спиной разряженным пистолетом.
– Да по мне хоть японец!
– крикнул номер четвёртый, сообразив по ходу дела: начальнику теперь придётся писать рапорт, потому и злится.
– Так и что, если русский?!
– Они все тронутые, - ответил Родриго, не оборачиваясь.
– Я знаю, у моего брата жена русская.
– А мне откуда было знать? На нём не написано, что он... Послушай, с чего ты вообще взял, что он русский?
– Все они здесь такие. Учёные к тому же. Физики. Математики. Ориентировок не дали, но кое-какие данные по объекту... Этот институт... Чезаре!
Командир явно нервничал. Сначала номеру четвёртому показалось, что ведётся артподготовка и за ней последует начальственный пистон, но папаша Род говорил всё громче, а имя вообще выкрикнул. 'Что такое?' - удивился Рокка, однако с места не двинулся. Чего дёргаться, если у тронутых русских физиков и математиков обычно разряжены пистолеты? Его заинтересовал экран монитора. Там тоже валялась в луже крови пятнистая тушка, а рядом похаживало жуткое синее чучело в невообразимом бронекостюме и с автоматом в руках.
– Такой ночью приснится - топором не отмашешься, - шепнул номер четвёртый, проникатель, и протянул руку нажать клавишу, но тут в уши ему ввинтился нечеловеческий визг.
– Стоять! Стой, стреляю!
– заорал папаша Род. Чезаре подскочил и кинулся на подмогу.
***
Инна Гладких нетерпеливо пристукивала каблучками, прохаживаясь по усыпанной хвоей площадке у входа в корпус Галилео. Поглядывала на перевитую плющом арку Дираковой лестницы, посматривала на рыжие пятна сосновой коры и нависшие игольчатые лапы, подсвистывала дроздам-пересмешникам.
'Опаздывает Света', - подумала она и слегка наподдала носком туфли по завалявшейся шишке. В нижнюю ступень лестницы не попала (недолёт), но кое-чего всё-таки добилась - из зарослей самшита чёрной фурией выскочила напуганная кошка.
– Арнольда!
– позвала Инна.
Нервная животинка на миг застыла, после в два прыжка пересекла узкую лестницу и скрылась с глаз.
'Жрать вечером не дам паршивице', - мстительно пообещала девушка и немедленно об этом забыла. Легко на душе, весна! Солнечные зайцы на розовых стенах! Андрюша сегодня что сказал!.. 'Ах, Инка, кошка ты, кошка', - Она укоризненно покивала себе самой, потом запрокинула голову и обхватила плечи руками, чтобы не улететь
Всё бы здорово, но сидит в сердце раздвоенной сосновой иголкой мерзость. 'Какой всё-таки Ян свин, да и вообще все они хороши', - уголки губ сами собой поползли книзу и опустились руки. Инна снова глянула на лестницу. 'Ага, вот она, старушенция, приковыляла. Свет Васильевна. И опять во всё белое вырядилась'.
Невысокого роста темноволосая женщина спускалась небыстро: лестница узка и крута, за что и прозвана лестницей Дирака. Если не смотреть под ноги, когда спускаешься, недолго шею свернуть. И длинная же! От террасы замка Мирамаре, от самой верхней площадки, мимо корпуса Энрико Ферми к площадке у Галилео тянется аккуратно, уступами. И спускалась по ней, аккуратно ступая, весенним вечером, мая двадцать шестого числа Берсеньева Светлана Васильевна. С головою опущенной долу она аккуратно ступала; не из боязни упасть, а просто душе тяжело, гирею давила беда, не сбросить. Бессильна. Кому весна, а кому и ночь без сна.
– Однако и копуша же вы, Светлана Васильевна, - упрёком встретила Инна Гладких. В ответ получила улыбку весьма невесёлую, потому что в ушах у Светланы Васильевны отдалось: 'Одна' - остального она не расслышала вовсе.
– Да вот, бродила в розарии, некому было напомнить, - виновато ответила Света, добавив про себя: 'Потому что одна'.
Она окинула взглядом гибкую, в скроенном наподобие матросского костюма платье, гладенькую фигурку мисс Гладких и поджала губы, прогнав нехорошие мысли.
– Скорее, Света, пропустим автобус.
Берсеньевой хотелось брякнуть наперекор, что, мол, нечего страдать по сбежавшему автобусу, за ним обязательно будет следующий, но слова застряли в горле комом, и она молча дала увести себя под локоть.
Инна щебетала не хуже дрозда, таща Светлану Васильевну по затенённой аллее, клонила к плечу кругловатое, как у индианки, личико и косых взглядов не замечала. 'Индианка Инна истинная Инь, - думалось Свете.
– А где Инь там и Ян'. Тут ей снова пришлось сдержать досаду. 'Душно. Не со зла ли я так...'
– Что вы говорите, Света? Азалия?
– Инна критически осмотрела встрёпанный шар азалии, подобравшийся к самой дороге.
– Да, в этом году, и вправду, зацвела раньше.
– Нет, - кляня себя втихомолку, ответила Бресеньева.
– Я спрашиваю, сказала ли я вам, что ничего пока не выходит хорошего с вашими частотными коэффициентами?
– Сказали-сказали, - моментально погрустнев, буркнула младший научный сотрудник отдела топографии мозга Инна Гладких. Локоть Светы выпустила, губки надула и целых десять шагов шла, изображая обиженного ребёнка.
'Она ни в чём не виновата!' - одёрнула себя доктор Берсеньева, хоть и не слишком-то в это верила. Хотела придумать что-нибудь утешительное, однако мадемуазель Гладких сама вышла из положения. Она внезапно изменила траекторию, снова вцепилась в локоть и стала улещивать.
– Ну Светочка, ну вы ещё попробуйте, а? Я завтра утром дам поправочную характеристику. Может, нужно пока исключить особые точки? Может, в них дело? Я всё исправлю, вы только...
– Поздно, - пробормотала Светлана Васильевна, коротко глянув поверх живой изгороди на страда Костиера.