Иные города
Шрифт:
— Еще не время…
Он исчез так внезапно, что я не сразу осознала, что уже одна. Из пустоты и черноты ночного неба вдруг, как по волшебству, повалил снег. Я стояла, подставив лицо падающему сверху белому чуду, и плакала. Молилась, сама не зная кому. Просто свету, просто снегу, небу… Вселенной.
«Защити меня!». Снежинки падали на кожу и таяли, мешаясь со слезами. И ощущение чуда вдруг переполнило душу. Я рассмеялась, закинув голову к небу. Подумалось, что на моей стороне только свет, разрезающий тьму как меч.
Дома я не выдержала и попыталась открыть черную коробочку. Только ничего не вышло.
Я знаю, все закончится
Она не знает ни его мыслей и чувств, ни его подлинных целей и стремлений. Еще никогда Настя не ощущала так явственно всю суть поговорки «чужая душа — потемки». Еще какие потемки. Чернота. Если у него вообще есть душа. Она не может его понять. И никогда не сможет. И предсказать не в состоянии, и поэтому, единственное, что подчиняется ее контролю — это она сама. Она может решать только за себя. Только о себе должна волноваться и беспокоиться, как бы к нему ни тянуло. Эта тяга ненормальна. Это ее собственный эгоизм тянет к нему, ведь он демон, и может притянуть только за страсть, эгоизм, похоть. Она желала его. Невероятно, сильно, всем телом, но эту страшную силу она тоже должна укротить, ведь понятно же, что выхода в случае власти страстей только два: ее гибель в его объятьях или ее сгорание, а ни тот, ни другой вариант не устраивал.
Спасти демона любовью? Настя засмеялась. Невозможно. Во-первых, он не просил его спасать, а во-вторых, надо быть очень самонадеянной дурой, чтобы тягаться с нечистой силой. Все, что остается — это контролировать себя. Не позволять душе погибнуть, этому мотыльку, рванувшему на ложный свет. Нет. Стереть страсть, пусть это будет долго и больно. Выкорчевать желание. Любить демона все равно, что любить прекрасную статую и ждать, что однажды она оживет и полюбит в ответ. Можно восхищаться его красотой, словно скульптурой. Но не более… Ведь никому не придет в голову целовать и желать статую? Он произведение искусства, она вправе тянуться к нему, но нужно помнить о границах этой тяги. И держать себя сознательно в руках. Она должна преодолеть себя, воспитать себя. Возможно, в этом выход. Выход, о котором демон не подозревает.
Что если, преодолев страсть, она не просто подчинится установкам морали и религии, о которых он говорил, а найдет и откроет нечто новое в душе? Ведь это воспитание силы воли, вызов самой себе. Невозможно в ее случае порхать с глупыми иллюзиями по поводу будущего с демоном. Его нет. Но если она так легко идет у него на поводу, так легко теряет свое Я рядом с ним, то разве это не повод посмотреть на себя, взять себя в руки и воспитать заново? Он не прекрасный принц, он опасность и смерть, он сам говорит это. Значит, надо создать защиту вокруг своей души, поставить преграду для его сладких речей, разжигающих кровь взглядов и опасных прикосновений. Пока она будет мышкой, коту будет с чем играть. Но когда мышке надоест быть жертвой, она начнет сопротивляться.
— Я буду сражаться, — Настя смотрела в свое отражение. Глаза в глаза. Зеленый цвет ее глаз завораживал. Разве может она стать жертвой? — Ему не победить. В этой
Она слегка шлепнула себя по щеке.
— Ты же просто идиотка, Настя. Что ты вообще знаешь о нем? Как можно любить того, о ком не знаешь ничего? Ты просто повелась на его красоту. Это неправильно, это жестоко. Ты его хочешь, потому что он для тебя так высоко, почти что всесильное божество. Прекрасно. Тебе самой от себя не противно? Ты мелочна, эгоистична и поверхностна. Да ты же унижаешь его и себя! Дура бабочка, обожающая жаркий свет, которому вообще не до нее. Она сгорает, а лампочке все до лампочки.
Она усилила спортивные тренировки. Ах, ты подумала о нем снова? Иди и сделай двадцать приседаний или попрыгай. Оказалось, физически изматывая себя, вполне возможно снизить эротические фантазии с демоном в главной роли. И еще чувство юмора. Непременно надо смеяться и подкалывать саму себя. Ну-ну, девочка моя, эк ты размечталась о его объятьях. Даже все из рук выпало. Ты ж моя фуфаечка.
Почему-то именно слово «фуфаечка» возвращало ее с небес на землю эффективнее всего.
А тем временем, после нестерпимо влажных холодов и снегопада, поставившего на уши всю Барселону (снег, правда, к утру растаял), наступила весна.
Настя после занятий в библиотеке школы языков, собрала учебники, вышла на солнечную улицу и вздохнула: она договорилась с Цезарем о встрече в агентстве, а идти совсем не хотелось.
Прижимая учебники к груди, она дошла до двери агентства и поднялась до пролета с граффити, на котором была нарисована Барселона и пес. Солнце ярко освещало стену, и поэтому Настя четко увидела кровавый след от руки. Кровь, стекшая каплей с одного из отпечатков, казалась еще свежей. Настя выронила учебники, бросилась бегом наверх, жалея лишь о том, что не взяла свой меч. Картина на втором пролете была опрокинута, она пробежала мимо Медузы Горгоны, впервые даже не взглянув на нее. Дверь агентства была открыта. Она вбежала внутрь и похолодела: пол залит кровью, словно кого-то протащили по нему. Где-то раздавался плач, взволнованные голоса. Настя бросилась вперед по коридору.
В кабинете Цезаря Лика и рыдающий Серж, на коленях сидели рядом с Итсаску. Вампирша была вся в крови, шея была разорвана, Лика пыталась закрыть ее раны.
— Я не успеваю, она слишком быстро теряет кровь! — Лика была в панике.
— Я должен дать тебе свою кровь, — Серж умолял Итсаску. Вампирша, булькая кровью в ране прохрипела:
— Нет! — ее глаза закатились.
— Серж! — заплаканная Лика с окровавленными руками беспомощно посмотрела на парня. — Сделай это. Быстро!
Он рванул рукав и, быстрее, чем Настя успела вдохнуть, разрезал себе руку. Алая кровь, пульсируя, вырвалась на волю. Он прижал рану к губам Итсаску.