Иные измерения. Книга рассказов
Шрифт:
— Там кофты есть. Я вот думаю, какие лекарства взять для тебя.
— Едем на два дня. Не бери ничего.
— Ну ладно. На всякий случай возьму хотя бы коринфар — от давления.
— Ну и дурочка ты у меня! — сказал он, выходя в гостиную. — Там дежурят медики, так сказать, всех родов войск.
В гостиной он глаза в глаза столкнулся с висящим в простенке между двумя окнами собственным портретом. Модный художник изобразил его в мундире при полном параде. Со всеми орденами, медалями. Они были исполнены так натурально, что
«Вот тот, первый орден Ленина, Калинин вручил в сорок втором, во время войны, а на другой год я с ней познакомился на партизанской базе, когда мы с Пономаренко организовывали сопротивление на захваченных территориях. В тот же год её ранило в ногу. Только когда отправил самолётом на Большую землю, понял, что она для меня значит».
В дверь позвонили. Он пошёл открывать. Это был шофёр Николай Егорович, поднявшийся, чтобы помочь снести вниз вещи. Но вещей не было.
— Готова? — спросил жену. Снял с вешалки чёрный кожаный плащ с погонами, надел его, и они втроём спустились к «БМВ». Поехали. Сопровождаемые машиной охраны.
…Он был генерал-полковник. Не просто генерал-полковник, а член ЦК, курирующий Комитет государственной безопасности и его главу — Андропова.
Жена почти ничего не знала о деятельности мужа. Дочка их выросла, недавно вышла замуж за дипломата и теперь жила далеко — в Париже.
Одиноко им стало. Тем более, что дружить домами с другими членами ЦК, их семьями не получалось, не складывалось. А от остальных людей отделял особый уклад жизни. Зато теперь все их внимание, вся забота были, как никогда, направлены друг на друга.
Минут через сорок въехали на территорию правительственного дома отдыха «Светлое». Остановились у главного корпуса. Вышли из машины. Поблагодарили водителя. Он развернулся и уехал вслед за машиной охраны.
Остались одни на освещённой нежарким солнцем аллее. И тут же подбежала дежурная, увидевшая их из окна корпуса.
— Ой, здравствуйте! Давно у нас не были. Ваш номер ждёт вас. Можно пойти позавтракать.
— Спасибо, — сказал генерал-полковник. — Для начала немного погуляем, разомнёмся.
И они пошли мимо корпуса, мимо пустой в этот час веранды с журнальными столиками, мимо соединённого с главным корпусом стеклянным переходом здания, где находился бассейн и кабинеты физиотерапии.
Жена взяла его под руку. Как всегда, ощутила ни с чем не сравнимое чувство устойчивости, надёжности. Прижалась.
— Тебе не холодно? — спросил он. — Поднялась бы за кофточкой.
— Пожалуй, придётся.
Они повернули обратно к главному корпусу.
— Жди меня здесь, — сказала жена. — Через минуту вернусь.
Вошла в корпус, взяла у дежурной ключ от номера. Поднялась лифтом на четвёртый этаж. Вошла в номер. В глаза бросился стоящий в вазе букет из разноцветных кленовых листьев. В спальне открыла шкаф,
Вытащила и надела перед зеркалом подаренную дочерью пушистую французскую кофту. Тут же сняла. Быстро вытащила из стопки вещей синий спортивный свитерок с молнией. В нём сразу ощутила себя молоденькой девушкой.
И покинула номер.
Выходя из корпуса, не заметила, что за ней следит дежурная.
Мужа у входа не было. Посмотрела налево, направо… Его нигде не было.
И тут заметила дежурную. Та стояла перед ней, не глядя в глаза.
— Вы не знаете, где мой муж?
— Видите ли… Только не волнуйтесь. Ему стало плохо. Его увезли.
— Как это? Кто увёз? Где мой муж?!
— Пожалуйста, не волнуйтесь. Он заболел. Умер.
Она стояла, ловила ртом воздух, потом начала валиться на землю.
Реклама
Я был студентом отделения поэзии Литературного института. В тот ноябрьский день у меня произошла большая неприятность: перевели с очного отделения на заочное и таким образом лишили стипендии.
Я пришёл домой. В растерянности стоял у стола, где лежали учебники, раскрытая хрестоматия по древнерусской литературе.
Родители были на работе. Я думал о том, что новость будет для них ударом.
Нужно было бы пообедать. И всё-таки приступать к занятиям.
Но тут раздался звонок телефона. Звонили приятели ещё со школьных времён. Сообщили, что едут ко мне с каким-то срочным делом.
Их было трое великовозрастных шалопаев, считавших себя поэтами. Хотя их пока что не печатали, один заранее обзавёлся экзотическим псевдонимом — Гангов, второй заранее интересовался — дают ли Нобелевскую премию за поэзию, третий не столько писал стихи, сколько говорил, что пишет очень большую поэму — поэму века… Звали его Плиса.
Думать о них, отвлечься от собственных дел стало для меня хоть каким-то облегчением.
…Тот, кто интересовался Нобелевской премией, имел маму, работавшую на предприятии, изготовлявшем искусственные фарфоровые глаза для инвалидов. В школьные годы он прославился тем, что однажды подрался у танцплощадки с группой хулиганов. В критический момент незаметно выхватил из кармана искусственный глаз и кинул его на тротуар. Глаз, звеня, покатился по асфальту. Хулиганы в ужасе разбежались.
Плиса в своё время тоже отличился. Родители после многомесячных настойчивых просьб купили ему в комиссионном магазине дорогой итальянский аккордеон. Бесплодные попытки научиться на нём играть быстро надоели. Плиса, подбитый Ганговым и любителем Нобелевских премий, отдал им музыкальный инструмент, отыскал в своём дворе парня, занимающегося боксом, уплатил ему пять рублей, чтобы тот, не особенно зверствуя, поставил ему здоровенный синяк. Просьба была с удовольствием выполнена.