Иные мертвецы

Мединг Келли

Мальчик из моего первого приемного дома однажды назвал меня дерзким бойцом. Я думаю, он был прав.

Мы с Ланой одновременно бросаемся к вантузу и чуть не стукаемся лбами. Мы хватаемся за него, шипя и плюясь друг в друга, как кошки. Я делаю единственное, что приходит в голову, и бью лбом о ее нос. Мне чертовски больно, но Лане больнее. Она шарахается в сторону, держась за свой кровоточащий нос и плачет.

Держа вантуз в руке, я встаю на колени и бью ручкой ей по голове. Она валится на пол к своим подружкам в страну грез. В комнате воцаряется тишина,

луч фонарика направлен на дальнюю стену, подальше от кровавой бойни. Все мое тело начинает дрожать. Я с трудом стою на ногах, все еще держа вантуз в одной руке, и не знаю, что делать дальше.

Решение принимают за меня, когда дверь открывается, щелкает выключатель, и я снова моргаю от внезапного яркого света. В комнату врываются три охранницы с дубинками в руках. Я не успеваю бросить вантуз, как они накидываются на меня. Нет времени объяснять, и я сворачиваюсь в клубок, защищая свое тело, как могу. Я единственная, кто стоит на своих двоих, и это мое наказание за победу.

В «Комнате для размышлений» стоит уникальный запах, который узнаю еще до того, как успеваю открыть глаза. Здесь пахнет мочой, дерьмом и потом. Я была здесь много раз и обычно заслуживала одиночное заключение, начиная драки или возражала охранникам.

На этот раз в этом нет моей вины.

От пола идет холод и впивается мне в спину. Я открываю глаза и вижу знакомый оштукатуренный потолок и одинокую голую лампочку. Тот же жесткий пластиковый стул, тот же встроенный в стену унитаз, который смывают воду раз в день, как часы. Больше ничего в комнате нет.

Я проверяю свои ноги, и они двигаются без проблем, только все в синяках. Спина и живот болят от ударов вантуза и дубинок охранников. Мои ребра возмущаются от глубоких вдохов. Левое плечо опухло, левая рука тоже. Может быть, сломана или вывихнута. Хотя моя правая рука в порядке.

Судя по ощущениям, мое лицо тоже опухло. Скорее всего, заработала синяк под глазом. Мои губы разбиты и покрыты запекшейся кровью. У меня болит лоб. В голове пульсирует, и такое чувство, что она на три размера больше. Я хочу свернуться калачиком, пока боль не пройдет, но мысль о движении приводит меня в ужас. Нет, лучше лежать здесь и страдать. И не плакать.

Только от одной мысли о слезах глаза начинает щипать. Я прикусываю язык, чтобы сдержать их. Я не буду плакать, ведь так близка к тому, чтобы убраться отсюда к черту.

Время проходит в нескончаемой боли. В какой-то момент меня тошнит, но мне все равно. Я то прихожу в себя, то теряю сознание, и когда наконец мне удается задремать, дверь с визгом открывается. Я вздрагиваю от холодного воздуха.

Дверь снова закрывается, и я рада. Не хочу, чтобы меня беспокоили. Только теперь я не одна. Кожаные подошвы шлепают по полу, приближаясь ко мне. Ткань шуршит, когда кто-то садится на корточки рядом. Я не смотрю. Не хочу, чтобы меня снова ударили. Затем чувствую его запах — пряный и манящий одеколон.

— Эвангелина Стоун? — странный мужской голос, мягкий, как масло, с легким акцентом и странно теплый. Любопытный.

Я хмыкаю, не открывая глаз.

—

Я прослежу, чтобы их всех за это уволили.

Это привлекает мое внимание. Я наклоняю голову к нему и открываю глаза. Самый красивый взрослый мужчина, которого я когда-либо видела, парит надо мной. Белокурые волосы коротко подстрижены, идеально подчеркивая его темно-синие глаза. Высокий лоб, узкий нос, острый подбородок и пухлые розовые губы. Просто вау.

— Что? — хриплю я.

— Я об охранниках, которые сделали это с тобой, конечно. — Он приподнимает брови, встречая мой удивленный хмурый взгляд. — О, прошу прощения. Меня зовут Бастиан. — Он скользит темно-синим взглядом вверх и вниз по моему телу, словно проверяет травмы. Это неловко, но у меня нет сил его остановить.

— Что ты хочешь?

— Помочь тебе, — успокаивающе говорит он.

Я хочу сказать ему, что уже слышала это раньше, ублюдок. Только у меня в горле пересохло, и слишком больно глотать. Так что я довольствуюсь тем, что просто смотрю на него.

— В тебе есть что-то особенное, Эвангелина. Кое-что, что я мог бы использовать.

Мои ноздри раздуваются, и я выдавливаю: — Я не собираюсь… отсосать тебе… ублюдок.

Он еще выше поднимает брови. — Я бы никогда не попросил тебя о таком и надеюсь, ты научишься мне доверять. Я понимаю, что тебе трудно доверять людям. Ты всегда ко всем относишься с подозрением?

О чем, черт возьми, говорит этот парень? Как ни странно, я ловлю себя на том, что качаю головой. Я всегда отношусь ко всем с подозрением — это моя стандартная реакция на новых людей. Но что-то в этом человеке заставляет меня поверить ему, хотя бы на несколько секунд. Поскольку все хорошее в моей жизни, кажется, длится всего несколько минут, я могу позволить себе это время.

— Что ты собираешься делать со своей жизнью, когда выйдешь отсюда, Эвангелина?

Я могу подумать о многих вещах, которые хочу сделать, включая несколько неприятностей для Терри Макмануса, парня, отвечающего за это место. Может быть, отомстить и нескольким его любимым охранникам, вроде тех, кого Бастиан хочет наказать. Но Бастиану об этом не скажешь. — Бежать, — говорю я вместо этого.

Что-то мелькает на его лице. Печаль, может быть, или понимание. — Что, если я предложу тебе другую возможность? Карьеру, которая наполнит твою жизнь смыслом, поставит перед тобой цель и сделает тебя одной из самых преданных и сильных людей, которых ты когда-либо встречала в своей жизни? — серьезно говорит он.

— Я бы сказала, что ты спятил.

Его пухлые губы растягиваются в улыбке, обнажая идеальные жемчужно-белые зубы. — Я слышал кое-что и похуже. Это непростая работа, особенно поначалу. Тебе придется усердно тренироваться, но, в конце концов, ты будешь служить более высокой цели.

Теперь я точно понимаю, что он сумасшедший. Как он вообще сюда попал?

— Тебя освободят через двадцать шесть дней, и я обещаю, что оставшиеся здесь дни ты проживешь спокойно. Эти девушки и охранники больше не побеспокоят тебя, даю слово.