Иные
Шрифт:
Сырость мгновенно пробралась под пальто, захолодила шею. Аня плотнее укуталась и огляделась. Фонтаны не работали — наверное, их включали только летом. Но в чашах дрожала дождевая вода, на поверхности плавали желтые и бурые листья. Левое крыло замка внешне отличалось от правого: казалось более строгим, простым. С центральной частью оно соединялось навесной галереей. Правая сторона выглядела куда красивее: стрельчатые окна, как в католических церквях, были забраны в узорные решетки, по-осеннему красный девичий виноград тянулся по ним ввысь. Над черепитчатой крышей вился дымок, а центральную часть
Макс приблизился к Ане с зонтом и сказал с легкой улыбкой:
— Чувствуйте себя как дома.
Аня нервно усмехнулась. Невозможно вообразить ничего более далекого от ее дома, чем этот замок. А впрочем — где ее настоящий дом? Раньше он был в северном карельском лесу, но того дома давно уж нет. А все, что было потом — в разных городах, в тесном соседстве с чужими людьми, не трогало ее сердце.
— Наверное, чувствовать себя как дома в каменном замке может только тот, кто в нем родился, — ответила Аня.
Макс хмыкнул:
— Я родился не здесь. Прошу. — Он уступил ей дорогу и с легким поклоном пригласил пройти вперед.
Аня поднялась по широкой лестнице. От высоких шпилей кружилась голова, морось оседала на лице холодной прозрачной маской, будто новая жизнь вместе с замком и пальто Макса прирастала к ее телу. Гаргульи скалились на нее с высоты. Стену над дверью дома украшала причудливая каменная фигура — в завитках Аня разглядела нечто вроде улья, куда сползались пчелы. Перед ней, как по волшебству, открылись двери, и она вошла в просторный холл.
Она ждала не то пышного королевского убранства, от которого слепит глаза, не то средневековой аскезы с плесенью и сквозняками, но увидела совсем иное. С потолка среди деревянных балок свисали на длинных цепях латунные светильники. Мягкий электрический свет делал их похожими на маленькие солнца. Впереди была еще одна лестница. Из проема слева от нее доносились ароматы сытной и горячей еды: уже давно было время ужина. Из-под ее ног тянулась и взбегала по ступеням ковровая дорожка. По обеим сторонам выстроились в два ряда слуги. Аня замерла в проходе. Нужно ли поздороваться с ними? От одной шеренги отделился низенький большеголовый мужчина в черном костюме.
— Герр Нойманн.
Он чуть склонил голову, стукнул каблуками и сказал еще несколько слов — наверное, приветственных.
— Guten Abend, Hans [1], — ответил Макс. — Danke. Kummere dich um unseren Gast [2].
Мужчину звали Ганс — это все, что поняла Аня. Переваливаясь на своих коротких, чуть кривых ногах, Ганс подошел к Ане и потянул с ее плеч мокрое пальто. Аня едва успела вынуть из кармана письма к Пекке и неловко высвободилась из рукавов. Она не привыкла, чтобы за ней так ухаживали. Ганс забрал манто у Катарины, которая, кажется, воспринимала все как должное.
Аня взглянула на сапоги. Ну уж разуться она и сама сможет! Она подняла ногу и потянула один за голенище, но Макс мягко подхватил ее под локоть, останавливая.
— Не нужно. Просто проходите и располагайтесь, — сказал он. — Ходите здесь, как вам удобно.
Сапоги натирали ноги, и Ане не терпелось избавиться от них, да и ковер было жалко. Но
— Я вынужден вас покинуть, — продолжал Макс. — Ненадолго. А вам нужен отдых. В замке готова комната для вас — фройляйн Крюгер проводит.
Аня не успела ничего сказать — Макс, отдав трость Гансу, устремился вперед, на ходу бросив:
— Надеюсь, вам здесь понравится!
Он легко взбежал наверх и скрылся в полумраке второго этажа. Катарина замерла на второй ступеньке, обернувшись к Ане, подняла тонкие черненые брови в нетерпеливом ожидании.
«Ну, ты идешь? Поторапливайся!» — говорили ее поджатые тонкие губы. И Аня нерешительно пошла по дорожке, оставляя за собой грязные следы.
Вслед за Катариной она поднялась по лестнице, касаясь гладких перил, увитых резьбой. Стену напротив входа украшало еще одно полотнище с замысловатой вязью. Будто змей свернулся в несколько узлов и укусил собственный хвост. По обеим сторонам от полотнища стояли навытяжку стражники в латах и с алебардами. Увидев их, Аня даже испугалась, но быстро поняла, что это пустые доспехи.
Катарина повернула направо, и Аня, спотыкаясь, поспешила за ней. От строгого, но роскошного убранства замка кружилась голова. Стены украшали картины — в основном с видами природы и охоты, но попадались и странные: снова пчелы, зеленые львы и розы, змеи, чаши весов… Под темными сводами, раскинув крылья, парили каменные вороны.
За одной из дверей Аня услышала мужские голоса: Макс громко приветствовал своего гостя. Катарина жестом позвала ее дальше. Идя следом, Аня жалела, что не понимает их языка. Макс предложил ей быть как дома, но она чувствовала себя чужой здесь — в этом замке, в этой стране. Среди этих людей. Впрочем, она везде была чужой, куда бы ни приезжала, — и приносила одни беды. Этот старинный замок был слишком красив — не хотелось бы, чтобы он тоже разрушился.
Катарина открыла одну из боковых комнат и пригласила войти. За дверью Аню встретила спальня, каких она никогда не видела. Под высоким сводчатым потолком, украшенным росписью — райские птицы на ветвях среди цветов и звезд — стояла высокая кровать с сундуком в ногах и под балдахином. Напротив висел старинный гобелен с деревом, ветви которого сгибались под тяжестью плодов. Из спальни вели две двери, Аня заглянула за каждую: за одной оказалась небольшая гардеробная, за другой — ванная комната. Аня прошла мимо кровати и туалетного столика к окну, огромному и почти до потолка. За окном она видела мост, утопающий в дожде, а за ним — луг и лес. А что было за лесом, она уже не видела: все скрадывала влажная мгла.
С тихим щелчком за Катариной закрылась дверь. Аня бросилась к ней, нажала на ручку — дверь поддалась. Аня с облегчением выдохнула. По крайней мере, ее не заперли. Она вернулась к окну. Дождь смазывал все, что было дальше замковых стен. Можно было представить, что никакого мира за призрачным лесом не существует. Есть только замок, вокруг замка — бесконечный лес в дымке, и ни намека на ее прежнюю жизнь. Почти.
Стопка писем приятно согревала ей руки. Это было как телефонный провод, оборванный с ее стороны: все, что она могла слышать, — голоса собственной памяти. Голоса мертвецов. И все же она любила эти голоса.