Инженер Петра Великого
Шрифт:
Он говорил всё так же мягко, но в голосе уже лязгал металл. Стало ясно — это не просто треп, это допрос. И от того, что и как я скажу, дохрена что зависит. Надо было показать, что я шарю в процессе, но объяснить всё это «дедовскими» методами, без умных слов.
— Так я ж не все помню, Семен Артемьевич. Мал был, но кой-чего в башке осталось. Говорил дед, что чугун, он как человек — характер свой имеет. Бывает злой, хрупкий — оттого что «дух серный» в нем сидит. Его выгонять надо. Переплавкой долгой, да чтоб огонь чистый был. И угольку не жалеть, он «серу» ту на себя берет.
Я говорил, подбирая слова, пытаясь объяснить основы удаления серы и газопроницаемости формы на их языке. Про «злой дух» металла, про «дыхание» формы…
— И про литники дед толковал… — продолжал я, видя, что приказчик слушает внимательно, не перебивает. — Говорил, нельзя металл в форму одним махом плюхать. Он тогда бурлит, пенится, «воздух злой» хватает. А надо, чтоб он ручейками тихими затекал, спокойно место свое находил. Для того, говорил, дырок подводящих надо делать несколько, да пониже, чтоб металл снизу вверх форму заполнял, а «воздух злой» через верхнюю дыру, прибыльную, выходил…
Семен Артемьевич слушал, слегка наклонив голову. Пальцы перестали стучать по столу.
— Ручейками… И чтоб «воздух злой» выходил… — повторил он задумчиво. — А ты, Петр, сам-то понимаешь, как эти ручейки сделать? Или только дедовы сказки пересказывать мастер?
— Дык… понимаю кой-как, Семен Артемьевич. Дед показывал, как модели делать, как землю вокруг них набивать. Ежели б разрешили попробовать, может и вышло бы чего путного…
Я замолчал, ожидая реакции. Показать, что я не просто болтун, а понимаю суть — это было важно. Но и палку перегибать нельзя.
Приказчик еще помолчал, потом резко встал.
— Ладно, Смирнов. Верю пока про деда твоего. Но гляди у меня! Даю тебе приказ — присматривай за Игнатом и Захаром, чтоб все формы теперь с твоими «приправами» делали. А насчет «ручейков» этих… Пробуй. На ядрах мелких для начала. Ежели толк будет — доложишь мне лично. Не выйдет — шкуру спущу, не посмотрю, что сирота. Всё понял?
— Понял, господин приказчик. Всё сделаю, как велите. Постараюсь не подвести, — я поднялся с лавки, поклонился.
— То-то же. Иди. И помни — язык за зубами держи про свои секреты. Нечего всякому об этом знать. Свободен.
Я вышел из конторы. Кажется, самый опасный момент прошел. Легенда про деда прокатила, хотя и со скрипом. Мне дали шанс попробовать свои идеи на практике. Но и контроль теперь будет тотальный. И цена ошибки — очень, очень высока.
Мое «повышение», как я и ожидал, друзей мне на заводе не прибавило. Скорее, наоборот. Если раньше на меня смотрели как на забитого придурка, то теперь — как на выскочку, «колдуна», который каким-то левым образом втерся в доверие к начальству. Зависть и неприязнь просто сочились из многих взглядов. Мастера постарше, которые годами хреначили по старинке, видели во мне угрозу своему авторитету и привычному болоту. Пацаны моего возраста и старше бесились, что какой-то
Особенно лютовал Кузьмич. Я хотя и работал в литейке, но пересекаться с ним приходилось — то за инструментом пошлют, то еще за чем-то. Орать он на меня перестал, но каждый его взгляд был как плевок, полный неприкрытой ненависти. Я видел, как он шепчется с другими мастерами из кузни, кивая в мою сторону, кривит рожу, когда кто-то упоминал «Петрухины хитрости». До меня долетали слухи, что он по пьяни грозился «пришить колдуна», чтобы воду не мутил.
Спокойно работать мне не дадут. Будут пытаться подставить, убрать с дороги.
Первый звоночек прозвенел через пару дней после разговора с приказчиком. Мне велели подготовить пробную партию формовочной смеси с моими «приправами» для отливки мелких ядер — проверить идею с «ручейками»-литниками. Я сам отмерил уголь и помет, сам проследил, чтобы их нормально перемешали с песком и глиной. Готовую смесь оставили в отдельном корыте, накрыли рогожей до утра.
А утром, когда я пришел в цех, смесь оказалась убитой в хлам. Кто-то ночью щедро ливанул в корыто воды, и вместо нормальной рыхлой земли там было липкое, непросыхающее болото. Формовать из такого — нельзя, отливки были бы сплошь дырявые. Игнат только руками развел и испуганно зыркнул на Захара. Захар побагровел.
— Это что за непотребство?! Кто посмел?! — заорал он на весь цех. — Опять твое колдовство, Петруха?! Али руки у тебя из задницы растут, коли не можешь смесь толком приготовить?!
Я молчал. Оправдываться — бесполезно. Доказать, что это не я, — нереально. Козла отпущения, конечно, не нашли. Мне влетело и от Захара, и от Игната (который боялся Захара до усрачки). Пришлось заново готовить смесь, терять время. Но я понял главное — это только начало. Будут бить исподтишка, по мелочам, чтоб выставить меня криворуким идиотом и обманщиком.
Следующая подлянка не заставила себя ждать. Когда я готовил формы для тех же пробных ядер, мне понадобился специальный гладкий шаблон-шар, которым ровняли форму внутри. Шаблон этот хранился у Игната под замком, типа ценный инструмент. Я попросил, Игнат выдал. Но когда я начал им работать, чувствую — что-то не то. Шар какой-то корявый. Присмотрелся — на идеально гладкой до этого поверхности мелкие царапины, заусенцы. Кто-то явно прошелся по нему напильником или просто поскреб чем-то твердым. Оттиск с такого шаблона был бы кривой, с дефектами, которые потом на отливке вылезли бы. А виноват был бы я — типа, не углядел, запорол форму.
Злость аж закипела внутри. Подставить хотели по-крысиному. Я огляделся. Вроде никто не палит. Быстро сунул шар под рубаху, подошел к точильному камню в углу литейки. Дождался, пока рядом никого не будет. Достал шар и осторожненько, еле касаясь, прошелся по царапинам самым мелким бруском, который там нашел. Потом долго тер его куском войлока, пока поверхность снова не стала почти идеальной. Вернул шар Игнату, сделав вид, что ничего не заметил. Формы в тот день получились отличные. Это была еще одна попытка меня утопить.