Инженер Петра Великого
Шрифт:
Игнат вздохнул.
— Эх, Петруха, если б знать такую штуку… Сколько б времени да сил сэкономили… А то шкрябаешь, шкрябаешь, а оно все равно криво. А потом артиллеристы ругаются, что пушка на лафете болтается…
— А я вот помню, — продолжал я типа невзначай, понизив голос, — дед мой покойный мастерил что-то похожее… Для обточки валов каких-то… Станком называл… Там, значит, деталь сама крутится, а ножик острый стружку снимает… Ровнехонько так получалось…
Игнат отложил напильник, посмотрел на меня с интересом.
—
— Да я уж и не помню толком. Мелкий был. Помню только, бревна были дубовые, крепкие. И колесо большое, чтоб крутить, а деталь меж двух железок зажималась. А ножик тот на салазках ездил, вдоль детали…
Я специально говорил путано, намекая на основные части, но не раскрывая всех карт. Игнат слушал, наморщив лоб.
— Колесо… Меж двух железок… Ножик на салазках… Мудрено… А ты, Петруха, сможешь такое… ну, нарисовать хоть? Как оно примерно было?
Это был тот самый вопрос, которого я ждал!
— Дык, попробовать можно, мастер Игнат… Только я ж не грамотный, рисовать не умею… Так, углем на доске…
— А ты попробуй! — оживился Игнат. — Авось, и поймем чего… Уж больно заманчиво — машиной обтачивать!
В следующие дни, урывками, я «вспоминал» и рисовал Игнату на досках и бересте эскизы станка. Показывал станину, бабки, примитивный суппорт, маховик. Объяснял на пальцах. Игнат врубался медленно, но азарт его подстегивал. Он сам начал что-то прикидывать, предлагать свои идеи, вспоминать, что видел у плотников или колесников.
Когда общая идея станка более-менее вырисовалась, Игнат решился пойти с ней к Захару. Я на этом разговоре не был, но, судя по тому, что Захар потом подозвал меня и велел еще раз «намалевать» основные узлы уже для него, Игнату удалось его зацепить. Захар долго пялился на мои каракули, хмыкал, задавал каверзные вопросы, но в конце махнул рукой:
— Ладно! Черт с вами! Попробуем смастерить эту твою… крутилку. Только глядите у меня! Ежели зря материалы переведете — шкуры ваши пойдут на новые меха!
Официально разрешение и ресурсы выбить было нереально. Но Захар, как старший мастер, имел кое-какую власть и мог «не заметить», что где-то используются «лишние» материалы или пара мастеров заняты непонятно чем.
Он подозвал двух мужиков — плотника Тимофея, известного своей башкой на плечах и умением работать с деревом, и кузнеца Ерему, не такого гордого, как Кузьмич, но тоже мастера, который не боялся новой работы.
— Вот вам дело, — сказал Захар, кивая на меня. — Этот… Петруха… хреновину одну замыслил. Помогите ему смастерить. Тимофей — по дереву, Ерема — по железу. Чтоб к концу недели что-то похожее на правду было. Материалы… найдете. Чтоб я не видел и не слышал! А ты, Петруха, командуй! Да чтоб толк был!
Это был мой шанс. Я получил негласное добро, доступ к материалам (пусть и левым) и
Неделя пролетела как один день. Пахали мы урывками, стараясь не мозолить глаза начальству и всяким завистникам. Тимофей, плотник, оказался реально мужиком с руками — мои каракули и объяснения на пальцах схватывал на лету, с деревом работал — просто песня. Ерема, кузнец, тоже не подвел — хоть и бурчал сначала, но быстро смекнул, что к чему, и ковал нужные железки как надо, добиваясь такой точности, какой тут отродясь не видели. Я же был типа мозговым центром — командовал, объяснял, проверял размеры (насколько это было возможно с помощью палки-аршина и самодельного циркуля), походу вносил изменения в конструкцию.
К концу недели в нашем углу выросла какая-то хреновина — громоздкая, неуклюжая, но внушающая уважение. Дубовая станина, массивная передняя бабка со шпинделем, который Ерема выковал (крутился он в чугунных вкладышах, которые мы долго притирали), подвижная задняя бабка с центром, примитивный суппорт на деревянных салазках (двигался рычагами и клиньями), и сбоку — огромное маховое колесо, которое должны были крутить пацаны. Это был он — мой первый токарный станок. Грубый, корявый, далекий от идеала, но он был готов к работе.
Оставалось самое главное — показать его в деле. Я уломал Игната (Захар демонстративно отморозился, типа, «в бабьи сказки не верю», но я видел, что ему дико любопытно) притащить одну из бракованных пушек с кривыми, корявыми цапфами. Запихнуть и закрепить эту тяжеленную дуру на станке было непросто, но мы справились. Я сам встал к суппорту, зажал в нем свежезакаленный резец, который Ерема сделал под моим руководством. Двух подмастерьев (не Митьку и не Ваську, а ребят попроще) поставили крутить маховик.
— Крути! Потихоньку! — скомандовал я.
Колесо со скрипом провернулось, и пушка медленно пошла вращаться. Я осторожно подвел резец к кривой цапфе, клином отрегулировал глубину. Раздался легкий скрежет — резец вцепился в металл. Тонкая блестящая стружка змейкой поползла из-под резца. Я медленно повел суппорт вдоль цапфы, стараясь держать подачу ровно.
В цеху стало тихо. Даже молоты в кузне, казалось, притихли. Мастера и подмастерья, забив на свою работу, сгрудились вокруг станка, с открытыми ртами пялясь на это невиданное зрелище. Железяка, которую они привыкли шкрябать напильником, теперь сама крутилась, а острый ножик ее обтачивал!