Инженер страны Советов
Шрифт:
Пожалуйста, примите меры к недопущению подобного. Вы нужны стране, народу, а армии как воздух нужен этот истребитель. После вашей гибели работы по нему будут окончательно свернуты.
P. S. Надеюсь на Вашу честность и порядочность, а потому прошу о письме никому не говорить, а само письмо уничтожить. На конверте есть обратный адрес, и я буду очень рад узнать, что все обошлось и Вы остались в живых. С уважением, Михаил Шершнев».
Чкалов
Чкалов сидел за столом, курил одну за другой папиросы и смотрел невидящим взглядом перед собой. Несколько раз перечитанное письмо лежало перед ним. Первым желанием, когда он его открыл и прочитал, было сразу выбросить куда подальше и забыть, но интуиция буквально взвыла. Никто не мог с такой точностью
Бред! Или чья-то провокация. А может, сообщить о письме в органы? От этой мысли Валерий поморщился. После ареста он НКВД, мягко говоря, недолюбливал. Понимал их необходимость, но ничего с собой поделать не мог.
В конце концов он убрал в ящик стола конверт, а само письмо скомкал, положил в пепельницу и поднес к нему горящую спичку. Огонь жадно вгрызся в бумагу, пожирая ровные строчки. Поживем-увидим. До того, что должно случиться, еще почти полтора месяца.
Тем временем Татьяна начала активно готовиться к предстоящей свадьбе. В один из дней она буквально силком вытащила меня в тот самый коопторг, где продавщицей работала Зина. Выбор товара там был явно богаче, чем в обычном магазине. Для меня приобрели костюм-тройку, пальто (в это время пальто – один из символов достатка), полушубок, зимнюю шапку, осенние ботинки и теплые бурки на зиму. Татьяне купили отрез на платье, туфли, зимние сапожки и красивый теплый белый полушубок. Зинаида с плохо скрываемой завистью смотрела на наш шопинг. По нынешним временам денег на все мы потратили просто неприлично много. Татьяна поначалу стеснялась тратить столько денег, но постепенно вошла во вкус. Женщина есть женщина всегда и во все времена.
7 ноября в артели прошел праздничный митинг. Вот интересно, ведь, по сути, артель – это частное предприятие, что-то вроде ИП или ООО в будущем, или, вернее, субъект малого и среднего бизнеса, а к годовщине Октябрьской революции отнеслись вполне серьезно: и кумачовые транспаранты, и трибуна, и флаги с огромными портретами Ленина и Сталина. Работники артели одеты празднично.
Первым выступил, естественно, директор артели Филиппыч. Говорил он минут пятнадцать. Поздравил всех с праздником, рассказал о том, как жилось рабочим до революции и как стали жить сейчас. Пожелал всем новых трудовых достижений.
Потом неожиданно слово предоставили мне. Пришлось вспоминать неоднократно виденные выступления еще на тех, советских съездах. Речь толкнул такую, что хоть на первые полосы центральных газет. Сказал о том, что наше первое и пока единственное в мире государство рабочих и крестьян находится во враждебном окружении и что империалисты не успокоятся, пока не уничтожат нас. Что мы все должны крепить оборону нашей Родины, что наша большевистская партия и правительство под руководством товарища Сталина делают все, чтобы ни одна капиталистическая гадина не испортила мирную жизнь советского пролетария, что тот образец техники, который мы изготавливаем, станет нашим вкладом в защиту социалистического отечества.
Аплодисменты не смолкали минут пять, не меньше. А в глазах людей горел огонь энтузиазма. Тут же была принята резолюция о проведении субботника для быстрейшего выполнения моего заказа.
Через неделю после праздника мы с Федором на санях, запряженных уже знакомой мне лошадкой, отправились в село Ломовка. Надо было прикупить мяса на свадебный стол, а у Федора там был знакомец, у которого этим самым мясом можно было разжиться. Пока ехали, он мне рассказывал про своего знакомого.
– Ломовские вообще хитрованы, но этот переплюнул их всех. У него же и при царе крепкое хозяйство было. От отца еще досталось. Самого-то его с самого начала Империалистической войны в солдаты забрали, и попал он к пластунам. Где-то за год до революции его ранили. Врачи подштопали малехо да домой отправили. Демобилизовали, значит. Он и начал здесь хозяйством заниматься, отец его к тому времени помер. Лошадей еще парочку купил, бычков да птицу разную. Женился, да жена ему каждый год по ребятенку нарожала. Трое парней у него и трое девок. Старшая дочь и старший сын уже своими семьями живут.
Когда начали колхозы
Долго на него косо смотрели, так он, когда Магнитку начали строить, пришел к председателю и говорит: мол, дай мне в аренду пару-тройку лошадок с подводами, хочу обоз продовольственный героям-магнитостроевцам отправить. Тут уж председатель смекнул, что непорядок получится, если какой-то единоличник обоз отправит, а колхоз в стороне останется. Не дал лошадей, сам решил обоз снарядить. Да только не на того напал. Этот ушлый пошел по дворам и везде говорил, что председатель лошадей не дал, а там, в Магнитке, герои-строители с голоду загибаются. В общем, через неделю с его подворья выехало пять подвод, да все в красных лентах и флагах, а на первой – транспарант: «Героям-магнитостроевцам от сельхозартели “Сельский труженик”». Тут и фотограф откуда ни возьмись, а потом – фотография в газете. Вот, мол, какие у нас сознательные единоличники-артельщики. А в Магнитке, сказывают, встречали его как героя. Даже грамоту дали с подписью самого Калинина. Ну и сейчас лучше его свиней, бычков да птицы во всем районе нет. Все к нему едут за мясом [16] .
15
Ответ либерастам на миф о повальной принудительной коллективизации. Накануне войны в СССР насчитывалось более 3,5 млн хозяйств единоличников. Торговля сельхозпроизводителей облагалась налогом в 3 % с оборота. Свою продукцию сельскохозяйственные артели и единоличники могли свободно продавать на колхозных рынках, и часто с них даже не брали сборы за торговлю (устанавливались местными Советами). К слову, при Сталине приусадебные участки колхозников были площадью до 1 гектара.
16
Реальная история.
– Постой-ка, – пронзила меня догадка, – а ты, часом, не про Безумнова Павла Афанасьевича рассказываешь?
– Про него. – Федор обернулся ко мне. – Слыхал про него там, у себя? – Он мотнул головой куда-то в сторону.
– Еще бы не слыхал. Родня это моя. Бабушка моя в девичестве Безумнова была. Сейчас уже замужем за моим дедом. Это тот, который рядом с артелью Филиппыча живет. Павел Афанасьевич мне прадедом приходится. А историю эту я от отца слышал.
– Во дела! – удивился Федор. – Это, получается, мы к родне твоей едем? Эх, и не скажешь ведь им об этом. Еще, чего доброго, за сумасшедших примут.
Павел Безумнов
Павел Афанасьевич вышел за ворота и принялся откидывать снег. И не сказать, что в том была какая-то необходимость, тем более что сыновья с утра уже вычистили едва ли не пол-улицы, просто сил уже не было находиться в доме. Еще вчера с утра бабка Ефросинья, его теща, будто не с той ноги встала. Заставила всю женскую часть семьи наводить в доме чистоту, а ему велела заколоть кабанчика да по пятку кур, гусей и кроликов. И хоть лет бабе Фросе было уже столько, что и она сама не помнила, но голову имела светлую и в разных странностях до сего дня замечена не была. Гостей вроде не ждали, а редкие страждущие, приходящие к бабушке-целительнице со своими недугами, сами несли гостинцы.
Посмотрев на царящий в доме бедлам, Павел обмолвился супруге Анне, что, видать, бабка к своим похоронам решила готовиться. Эх, бабы, бабы. Язык что помело. Анна взяла да и высказала это бабке, но та, на удивление, скандалить не начала, а с какой-то светлой улыбкой сказала:
– Нет, мои хорошие, помирать я не собралась. Гость к нам завтра приедет. Издалеча приедет. Так издалеча, что туда ни пешему, ни конному не дойти, ни на паровозе, ни на ероплане не добраться. Родич то наш. Помочь ему надо будет. Ты, Павел, ему продай все, что потребуется, да цену не ломи. Забесплатно он не возьмет, но и задорого переплачивать не станет. Да гостинцев ему богатых не забудь положить. Хороший он человек, да путь у него трудный. А помру я не завтра, а когда лихая година в России настанет. Так что уж потерпите меня пока.