Иоанн III, собиратель земли Русской

Кукольник Нестор Васильевич

— Так, так! Но кто же тебя просветил?

— Князь Семен; других учеников у него нет и не будет.

— Кто поручится?..

— Я! Но не в том сила. Надо освободить Курицына. Еще тайна, но она необходима. Видя, что ты, хотя и отец, о значении при дворе нашем никакого попечения не имеешь, я вступил в союз с Курицыным; мне обещано было первое крымское великое посольство; ты знаешь, кто у меня выхватил его из-под носа…

— Щенок, клеврет Софьин…

— Этот щенок опаснее всех греческих псов. Надо его.

— Твоя правда,

надо.

— Царевич умрет, тогда наследник престолу Дмитрий, правительницей Елена, советчики — ты с детьми и сродниками твоими… Но, государь родитель, хочешь ли, еще удружу тебе тайной.

Старик кивнул головой.

— Чем вы все держитесь в милостях у Алены Степановны? Ненавистью к грекам. Не удастся вам угодить ей единожды, и та же ненависть обратится противу вас…

— Твоя правда. Я думал об этом.

— И не додумал. Молодой вдовой останется царевна, кто будет утешать ее? Уж не комнатные ли ваши дворяне, с кем гордая волошанка и разговаривать не станет? Уж не Максимов ли?..

— Безумец! Он позволил себе надеяться… слепец, Иоанна забыл!

— И довершит пагубу всех аленовцев. Поставь к ней меня, а Максимова удали хитро, чтобы не подать повода к догадкам. Можно бы его бросить на костер, что строят для жидовства, но страшно; страстный, он, пожалуй, захочет спасти себя исповедью креннею…

— Сын мой! Да, ты сын мой! Ты станешь выше отца! Я не ошибся в тебе! Ты умел покорить разуму язык свой, и путь нам теперь тверд и надежен… Знаешь, Василий, ты исполнил меня неиспытанной радостью. Боюсь немецких вин, но в такой день!.. Гей, Василиса!

— Василиса? Ты и забыл, что пожаловал ее в огородницы за то, что она оказала тебе две услуги: спасла тебя от подозрений и сблизила с сыном. И ты, государь родитель, палатный хитрец знаменитый, а того не размыслил, что и на огород в твою подмосковную могут пробраться греческие лазутчики; она может быть важной свидетельницей противу тебя, в твоих же хоромах она будет полезной слугой противу тайного гада. Мой толк — вороти Василису, скажи, что хотел пугнуть за самоуправство.

— И за то, что тайное писание тебе показала…

— Нет, в этом она неповинна…

— Врешь, сынок.

— Клянусь Сионом.

— Если так, гей, кто там? Видно, все побежали к ней на проводы.

Боярин вышел в переходы и, к удивлению, заметил на дворе необыкновенную тревогу… Отодвинув окно, он не хотел спросить о причине сумятицы, а старался прислушаться к толкам челяди.

— Я те говорил, — сказал один из слуг, — что она ведьма…

— Полно, бог с тобой! Такая добрая, набожная.

— Как же она у Луки из рук ускользнула, а ведь у Луки лапы не свой брат, медведя сваливал.

— Оплошал сам. На лестнице оступился, с крыльца провалился, а она и дала тягу.

— Да ворота и калитка заперты, кругом двора частокол вострый, куда уйти.

— Перестань болтать, поищем, найдется.

— Нет ли под моим крыльцом?

— Смотрели.

— Ой, там что-то

шевелится. Давайте сюда огня! Она, она! Так и есть.

— Чему вы обрадовались? — спросила Василиса покойно, выходя из-под лестницы, которая вела в девичью половину, примыкавшую к опочивальне и с давних лет необитаемую. — Я здесь! Да будет воля государя князя Ивана Юрьевича: с огорода пришла, на огород и пойду, погостила у вас довольно.

Лука, искавший Василису в другом конце двора, увидев пропажу, со всех ног бросился к ней и размахивал руками, приготовляясь попотчевать беглянку усердным ударом.

— Не тронь! — громко закричал боярин. — В последний раз прощаю Василису; только гляди, не самоуправничать! Василиса, поди принеси нам немецкого вина, что из Новогорода прислали, да проворнее!..

Челядь удивилась прощению, чего никогда на этом дворе не бывало, но еще более равнодушию Василисы, с каким она приняла слово помилования; с обычным хладнокровием и важностию Василиса сказала тому же Луке:

— Посвети, голубчик! В погребах теперь без огня ничего не доищешься!

Обрадованный татарчонок побежал за Василисой в погреб и, взяв светоч у Луки, велел ему воротиться. Тот и татарчонку повиновался…

— Что за невзначай такой, мама? — спросил татарчонок.

— После скажу, мордашка моя верная, — прошептала Василиса. — Когда Лука оступился и упал, я вперед, да по заднему крыльцу в опочивальню, да в образную; там за иконами и просидела, да все переслушала. Сохранили меня святые угодники, может быть, на доброе дело. На, мордашка, неси новогородское! А я погреба запру…

В переходах Василиса взяла поднос, поставила на него вино и чистые чары, вошла в гридню, низко поклонилась боярам и поставила вино на стол…

— Скажи спасибо, — гневно начал боярин, но не успел кончить. Вбежал дурак и, подпрыгивая, кричал:

— Вора поймали! Вора привели!

— Что ты врешь? — спросил боярин.

— Если кто соврал, так десятский, вот он сам налицо!..

— Что там? — спросил боярин у вошедшего ратника.

— Дело тайное, государь боярин…

— Ступай сюда! — И боярин ушел в светлицу, куда отправился и ратник. Дурак бросился на двор, а князь Василий Иванович Косой давай нашептывать Василисе что-то очень веселое, потому что она то и дело улыбалась.

IX

СМЕРТЬ

В красивом овражке, через который проходила тогдашняя Большая Коломенская дорога, на берегу Москвы-реки, раскинут был стан Палеолога; посольский обоз стоял на пригорке, тут была одна большая ставка, а у Палеолога две; в одной царевич с женою, в другой прислуга, которая то и дело бегала в деревню, расположенную на холме у самой реки. Жители этой деревни, привыкшие к беспрерывным посещениям князей и бояр, не обращали особенного внимания на гостей, несмотря на то что пристав, провожавший посольство, важничал и напоминал поселянам об исправности в подводах…