Иоанн Кронштадтский

Охлобыстин Иван Иванович

Я просил показать этого старика. Несчастный стоял в хвосте “строя” в первой колонне.

– Любоваться пришли, – ядовито обратился он ко мне, когда я остановился против него…

Вид старика был суров; нависшие седые брови почти закрывали глаза, а всклокоченная седая борода спускалась на грудь; глубокие морщины и желтый отлив кожи красноречивее слов свидетельствовали о пережитом старцем… Его высокая фигура как-то сгорбилась, а правая рука висела без движения…

– Возьми, старец, – протянул я ему руку с кредитным билетом.

– Оставьте себе или дайте вот им, – отвечал он, мотнув головой в сторону “строя”, – я не нищий, моя правая

рука высохла, а левая не принимала еще милостыни…

– Да ведь ты же 20 лет живешь подаянием!

– Ложь! 20 лет меня питает отец Иоанн, но милостыни я не просил и подаяния не принимал.

– Так если ты берешь от отца Иоанна, почему же не хочешь взять от меня?

– Я не знаю тебя и знать не хочу, а отец Иоанн – мой отец, он не свое дает, а Божие, дает то, что он получает для нас от Бога. Ты даешь мне двугривенный как нищему, а отец Иоанн дает мне как родному, как другу дает любя… Он тысячу рублей дал бы, если бы нас меньше было, для него деньги не имеют той цены, как вам, господин…

Еще не было 6 часов, когда из калитки хорошо знакомого “золоторотцам” дома вышел Батюшка… Толпа заколыхалась, но все остались на местах, обнажив только головы.

Отец Иоанн снял свою шляпу, сделал поклон своим “детям”, перекрестился на виднеющийся вдали храм и пошел по “строю”.

– Раз, два, три… десять… двадцать… Двадцатый получил рубль для раздела с 19-ю коллегами. Опять: “раз, два, три… десять… двадцать” и опять – рубль. Так до самого конца “строя”. Только что кончился счет, вся толпа бросилась с своих мест к Батюшке. Кто становился на колени, кто ловил руку Батюшки для поцелуя, кто просил благословения, молитвы; некоторые рассказывали свои нужды…

И отец Иоанн всех удовлетворил, никому не отказал; видно было, что почтенный пастырь сроднился с этой средой, понимает их без слов, по одному намеку, точно так же, как и толпа понимает его по одним жестам…

Окруженный и сопровождаемый своими “детьми”, отец Иоанн медленно движется к собору Андрея Первозванного для служения ранней обедни. Исчез Батюшка в дверях храма, и толпа рассеивается по городу, лишь ничтожная часть остается на паперти для сбора подаяния. Это уж профессиональные нищие, которых, однако, сравнительно очень немного, и напрасно некоторые полагают, будто отец Иоанн размножает нищих.

“Строй” золоторотцев, как я называю нищих отца Иоанна, образовался давно уже, лет тридцать, но дисциплинировался, развился и приумножился за последние годы. По самому умеренному расчету, число бедняков, живущих на счет отца Иоанна, достигает тысячи человек, причем все они ежедневно утром и вечером получают несколько копеек. Независимо от этого для них устроены на средства кронштадтского пастыря ночлежный приют, рабочий дом и двенадцать благотворительных заведений. Я упоминал прежде, что содержание приютов, лечебниц, мастерских и других заведений при кронштадтском “Доме Трудолюбия” обходится отцу Иоанну в пятьдесят-шестьдесят тысяч рублей ежегодно, не считая утренних и вечерних раздач, а также случайных выдач, более или менее крупных.

Бедняки привыкли смотреть на заботы о них почтенного пастыря, как на что-то должное, почти законное. Если иногда случается, что при разделе “строй” получает по две копейки на человека, вместо ожидавшихся трех, то раздаются громкие протестующие голоса:

– Не брать, ребята, ничего не брать, не надо. Этак завтра батюшка по копейке даст. Что ж мы будем на улице ночевать, что ли (в ночлежном приюте взимается

по три копейки с человека).

– Митрич, ступай депутатом к батюшке; скажи, что меньше трех мы не берем.

Впрочем, эти голоса никогда не одерживали победы и оставались в ничтожном меньшинстве. Ни “Митрич” и никто другой никогда не решились бы идти с протестом, а так погалдят, пошумят, возьмут, конечно, то, что дают, и разбредутся по домам.

Отец Иоанн и сам смотрит на заботы о кронштадтских бедняках, как на свою обязанность. Последние годы он не имеет времени оделять “строя”, но поручает это кому-либо из приближенных, а когда уезжает в Москву или на родину, то оставляет на все дни определенную сумму с тем, чтобы бедняки ежедневно утром и вечером получали по три или пять копеек (смотря какими ресурсами располагает пастырь).

“Строй” обожает своего “отца” и “кормильца”, нравственное влияние Батюшки на него громадно».

Однажды имел место следующий случай. Бывший полицеймейстер Головачев сообщил отцу Иоанну, что его нищие занимаются грабежами и что один из них сорвал с господина Б. дорогую бобровую шапку, когда тот проезжал вечером по одной глухой улице. В тот же день по получении этого известия отец Иоанн собрал свой «строй» и объявил ему неприятную весть. «Строй» молча выслушал батюшку, и десятки голосов отвечали:

– Не наших это, батюшка, рук дело. Сегодня же мы разузнаем и найдем виновника.

Действительно, в тот же день вечером бобровая шапка была представлена отцу Иоанну…

Вообще, довольно батюшке намекнуть о каком-либо желании, чтобы бедняки немедленно приняли все меры к выполнению воли своего «отца».

«Строй» подвергается довольно частым видоизменениям. Можно назвать несколько десятков (а может быть, и сотен) бедняков, которые под влиянием пастырства отца Иоанна и при его материальной поддержке и помощи сделались теперь если не богатыми, то сравнительно достаточными тружениками: некоторые получили хорошие места, другие сделались торговцами, третьи покинули Кронштадт и Петербург, отправившись на заработки в провинцию. Но прибывающих всегда больше выбывающих, почему численность «строя» растет с каждым годом. Конечно, в массе есть люди порочные, есть и профессиональные нищие, но можно утверждать, что хороших больше, чем худых, и несчастных больше, чем порочных, даже много больше. Отец Иоанн знает про плевелы своей паствы и старается игнорировать их по возможности, но никогда не выделяет их из «строя» при разделе подаяния, руководствуясь общим правилом: «просящему у тебя дай». А если этот «просящий снесет подаяние в кабак – это дело его совести, он за это отвечать будет.

Отец Иоанн, как мы видели выше, отправляет в течение долгого тридцатипятилетнего периода все священнические обязанности, до законоучительства включительно, наравне со всеми другими иереями у него есть свои прихожане, требы и так далее, как и во всех других церквах с одним или несколькими священниками; но та деятельность, о которой мы будем говорить ниже, выходит из пределов «прихода» кронштадтского Андреевского собора, как вообще она выходит из пределов обязанностей духовного отца и пастыря церкви. Эта деятельность «вне-нормальная», если можно так выразиться, «или сверх-нормальная», и она-то дает отцу Иоанну тот нравственный облик, который подобно магниту притягивает к себе сердца людей, заставляя их искать скромного и ничем по внешнему виду или положению не выделяющегося священника.