Иоанн Мучитель
Шрифт:
Впрочем, один день он хоть и с трудом, но продержался. А вот на другой, когда кто-то из придворных елейно заметил, что-де столь уж шибко печаловатися государю не след, ибо дела потребно творити, он обрывать говорившего уже не стал…
Глава 5
ПОСЛЕ ПЕРЕРЫВА
Иоанн с интересом уставился на молодца, встретившегося ему в узкой галерейке, своим многозначительным молчанием побуждая его вести речь дальше. Тот по инерции промямлил, что жизнь с уходом Анастасии Романовны, упокой господь ее пресветлую душеньку на небесах, еще не закончилась и есть в ней место и для иных радостей,
— Ты кто есть? — буркнул Иоанн. — А то я все глазоньки проплакал, дак ныне зрю ими яко в тумане. Лика твово вовсе пред собой не вижу.
— Васька я Грязной, — пролепетал тот, с ужасом осознавая, что на сей раз простой взбучкой ему не отделаться.
— А про каки-таки ныне радости ты рек? — все так же зловеще хмурясь, поинтересовался Иоанн.
— Да я… — замялся Васька, но государь был неумолим:
— Начал, дак уж ответствуй до конца.
— Я про то, что твое вдовство любая женка утешить рада будет, лишь мигни, — еле слышно произнес тот, набравшись духу, но тут же оговорился, чтоб оставить себе хоть малый путь к отступлению: — То я про опосля сказываю. Ну там, чрез лето… али два…
— А ныне, стало быть, не рада, — как-то неопределенно хмыкнул царь.
— И ныне… рада, — все так же запинаясь, но на сей раз от неожиданности, ответил Грязной.
— Не верю! — отрезал Иоанн. — Мямлишь больно. А коль повелю найти таких — сыщешь?
— Немедля, государь, — совсем перестал что-либо понимать Васька.
Удивление от столь необычного разговора было столь велико, что ему стало казаться, будто это все происходит в каком-то диковинном сне. Он даже стал тихонько нащупывать свою ягодицу, чтоб ущипнуть себя за нее и проснуться. Но сколько бы не наяривал со щипками, а под конец и с вывертом, для пущей надежности, видение диковинно настроенного царя не исчезало.
— Сызнова не верю! — рявкнул Иоанн. — Посему желаю на деле проверить — лжа это пустая али взаправду.
— Так я… чего, государь, — протянул Грязной, выгадывая время и лихорадочно пытаясь сообразить, что на самом деле хочет от него государь. Ну не бабу же ему приводить?! Нет, гулящих девок, охочих до этого дела, Васька знал уйму, да и кто из москвичей о них не ведал…
К тому же, чтоб сыскать веселую женку, вовсе не надо далеко идти. Вон, выйди из Кремля чрез Фроловские ворота да пройдись по Троицкой площади [22] , и все. Только не броди в Пирожном ряду, не лезь в Калашный или Гречневый, а возьми сразу вбок, поближе к новому каменному храму Покрова богородицы, который сейчас отделывают уже изнутри. Близ него испокон веков, еще когда там стояла деревянная церквушка святой Троицы, всегда торговали и продолжают торговать всевозможными безделицами для баб, чтоб всяким там боярыням или просто модницам было чем набелиться да нарумяниться.
22
Ныне Красная площадь, но это название она получит лишь во второй половине XVII в.
А в самом конце этого дальнего угла можно купить не только полотно, холст и нитки. Надо только приглядеться как следует и тут же увидишь, что у бойкой разбитной молодки, торгующей кольцами, во рту перстень с бирюзой. Это она не просто так его взяла. Он — знак для тех, кто понимает, и говорит о том, что эта Маша не просто хороша, но и, в отличие от поговорки,
А впрочем, можно и вовсе из царевых палат не выходить. Надо лишь спуститься вниз да прогуляться по поварской, али в иные какие места. Дворовые девки ох и бойки, да не только на язык, а всяко. К иной, правда, и тут без подношения не сунешься — задарма своей красы опробовать не дадут, то есть сызнова деньгу иметь надо, чтоб колечко купить, плат расписной или подороже вещицу. Но есть и другие. То ли свербит у них в одном месте, то ли просто слаба на передок, да оно и не важно. Словом, Грязной хоть и вечно без серебра хаживал — станет он еще тратиться, но без ласки не оставался.
Но одно дело — подвалить самому, да, распустив язык подлиннее, молоть им, пока бабы хохотом не зайдутся, и совсем другое — к государю их привести, да еще когда — на другой день опосля похорон. Ныне привел, а завтра кубарем из Кремля выкатишься. И не просто выкатишься, а на Лобное место. И поделом. Головой-то, что на плечах, не только есть надобно — ей еще и думать полагается. А тем, кто этого не делает, она без надобности.
Но уж больно отчаянный малый был Васька. Он и баб-то все больше отчаянностью брал. Волков бояться, так и в лес не ходить, а что такое царские палаты? Да тот же лес, причем столь дремучий — куда там сказочному. И в нем либо тебе ветка глаза выколет, либо стая звериная к дереву прижмет и растерзает, либо ты из него с полным лукошком грибов да ягод вернешься. Вот и решил Грязной отважиться. Робел, пыхтел, потом обливался от страха, но, уж коль решил в душе, — будь что будет, так и не отступал. А уж вышло-то — лучше не придумаешь.
Правда, свою бабу он так и не поимел. Не до того было. Главное — царя развеселить. Потому он все больше шутил, балагурил, а между делом подливал и подливал Иоанну из всевозможных объемистых братин, стоявших на столе. Расчет-то простой — в хорошем настроении государь и его, Ваську, карать не станет. Ну и опять же себя не забывал. Но это уже больше от того, чтоб смущение преодолеть. Чай, впервой с самим государем пировать приходится, и как тут себя вести — неведомо, а хмель — он сам хозяина, взявши его за ручку, по нужному пути-дорожке поведет. Грязной и балагурил-то все больше от стеснения, особенно поначалу.
— Первую чару пить — здраву быть, другую пить — ум веселить, утроить — ум устроить, четвертую пить — неискусну быть, пятую пить — пьяным быть, — приговаривал он, в который раз наполняя царский кубок.
— Так это уже шестая, — замечал Иоанн.
— А коль чара шестая — пойдет мысль иная, — тут же находился Васька.
— А седьмая? — любопытствовал государь.
— А седьмую пить — безумну быть, — не лез за словом в карман Грязной. — А к осьмой приплести — рук не отвести.
Он еще помнил, как оправдывался перед Иоанном, когда промедлил в очередной раз наполнить ему чашу.
— За девятую приняться — с места не подняться, — виновато развел он руками и тут же прокомментировал падение посуды от неловкого движения рук царя: — Гости пьют, да чары бьют, а кому оно не мило, того мы в рыло.
И потом все. Туман перед глазами, число хохочущих развеселых девок вдруг удвоилось, и он тяжело брякнул свою кудрявую голову прямо в блюдо с недоеденной поросячьей ножкой. Так и уснул на лавке, притомившись. Проснулся же от увесистого тычка в бок. Глянул сонными глазами — государь стоит и зубы скалит. А вскочить не успел — Иоанн сызнова к уху склонился и шепнул: