Иоанна Хмелевская (Избранное)
Шрифт:
– Чудо, – ответил Лесь с божеским смирением. – Произошло чудо. А в тото-лотко мы действительно выиграли, только деньги уже никогда не достанем…
Через час более менее все стало на свои места. Правда достигла ушей ошеломленных слушателей. Подтвердив свои слова финансовыми документами, Лесь тем самым доказал существование своего таланта, и свежий лавровый венок засиял на его голове. Большой и сверх меры полезный триумф художника был почтен сперва минутой полной тишины, потом несколькими минутами хвалебного рычания. Понесенные им последствия грустного недосмотра,
Взрыв таланта имел большой резонанс. Счастье, которое сначала очень слабо, а потом все сильнее и сильнее расцветало в душе у Леся, было почти полным. Не только директор и главный инженер, но даже начальница отдела кадров прекратили нетактичный контроль его опозданий, относясь к ним с позиций доброжелательства и почтения. Золотой дождь позволил успокоить самые насущные, не дающие спать потребности. Окружающие его сотрудники и приятели перестали смотреть на него с неудовольствием и прониклись к нему симпатией, а иногда даже с удивлением и признательностью.
Только одна капля дегтя была в бочке меда его настроения. Беспокойство, вызванное непонятным поведением его жены, продолжало сидеть в его сердце и грызло его неуверенностью.
Касенька постепенно приобретала равновесие, а переполненный новыми ощущениями Лесь со все большим вдохновением посвящал свое время единственному занятию, которое отрывало его от сложных и нервирующих проблем и которое давало ему сладкое спокойствие сердца. Он творил с энтузиазмом, с подъемом, почти в экстазе, бросая на полотно все свои сомнения и беспокойства…
Время, согласно своей природе, текло неудержимо. Несколько поддержанный коллектив бюро с новыми силами продолжил борьбу с финансовыми трудностями на служебном поприще. Охваченный творческим порывом Лесь три четвертых своей души вкладывал в творчество, а одну четверть посвящал жене, которой начал заниматься с особым вниманием. С одной стороны, он хотел увлечь ее так, чтобы у нее не было времени на возможные подозрительные контакты, с другой, хотел убедить ее, что является идеальным мужем, не имеющим конкурентов. Жена без сопротивления согласилась на этот новый этап в матримониальных отношениях, терпеливо ожидая новых проявлений талантов вдохновенного мужа. Директор бюро, поддерживаемый главным инженером, прикладывал титанические усилия, борясь как за спасение учреждения так и за сохранение собственного здравого смысла.
И вот наступил великий день. Такой великий и такой прекрасный, что все остальные, пережитые до сих пор, канули в забвение и перестали существовать.
Великий день начался обычным, прозаическим звонком телефона, который зазвучал на столе директора бюро.
Директор как раз сидел в обществе главного инженера, и оба рассматривали два очень неприятных дела в хмуром угнетенном настроении. Дела планов работ, которые предвиделись на следующий год, представляющийся в довольно мрачных цветах, и дело Леся, который
– Безусловно, у него есть талант, я не возражаю, – с безнадежным неудовольствием сказал директор. – Но что с того? В последнее время он уходит из бюро в двенадцать часов, и твердит, что ранний полдень играет всеми цветами радуги. Я уже не говорю о том, когда он является на работу… Я ему света не жалею, но хочу вам признаться, что я скорее бы пахал на волах, нежели иметь дело с этим художником. Ведь уже четвертый квартал!
– У нас на следующий год очень мало заказов, – мрачно ответил главный инженер. – Если сейчас завалим сроки…
Он не успел проложить, что будет следствием заваливания сроков, ибо тут, собственно, зазвонил телефон, и директор бюро спешно поднял трубку. В глубине души он чувствовал некоторое облегчение, что обсуждение неприглядного будущего отодвигается еще на несколько минут.
– Ну-у-у-у! – заворчал в трубке голос. – Поздравляю, поздравляю!…
– Большое спасибо, – автоматически ответил директор. – А кто говорит?
– Что, не узнаешь? – рычало в трубке дальше. – Так сразу заважничал, что ли? Устраиваешь интервью? Раздаешь автографы?
Директор наконец узнал в трубке голос своего приятеля из САРПа, но он был так угнетен, что в его сердце не задрожало ни одно предчувствие.
– Оставь в покое эти глупые шутки, – недовольно сказал он. – В чем дело?
– А что, разве ты еще не знаешь? Ах, да, конечно же, еще не знаешь, потому что только сейчас пришло это известие! Га-га!
– Какое известие? – спросил директор, а в голосе его появилось беспокойство, смешанный с какой-то неясной еще, несмелой надеждой. – Так что произошло?
– Га-а-а-а! – снова зарычал голос в трубку. – Вы получили первую премию за тот туристско-санаторный проект! И имеете уже задел на его реализацию! Ну, что, должны вы мне бутылку за хорошую новость? Как будто бы у вас исключительная цветовая концепция!…
Главный инженер, приглядываясь сперва к выражению лица директора с мрачной решимостью, ощутил нарастающее волнение, директор сначала покраснел, потом побледнел, затем снова покраснел, а потом создалось впечатление, что он сейчас задохнется. Видя, что он свободной рукой дергает галстук и безрезультатно старается его развязать, главный инженер сорвался с места, чтобы помочь коллеге. Он оторвал ему пуговицу и бросился к двери.
– Пани Матильда, воды!!! – крикнул он в панике, убежденный, что какая-то страшная весть в любой момент может привести начальника к апоплексическому удару.
Висящий на телефоне директор стал производить успокаивающие жесты, внезапность которых придавала им характер скорее конвульсий. Одновременно он от счастья потерял дар речи и выдавливал из себя что-то вроде неартикулированного гоготания, поэтому ничего удивительного не было в том, что как главный инженер, так и прибывшая с водой пани Матильда окончательно изумились. Главный инженер попытался даже вырвать из рук директора телефонную трубку, которую тот держал обеими руками и силой прижимал ее к уху.