Иоганн Гутенберг
Шрифт:
Книгопечатание способствовало появлению новых видов письменной речи. В прошлом, когда правители обращались к подчиненным, а юристы – к судам, их слова если и сохранялись, то лишь в виде официальных документов. В отличие от научных работ, документов и указов, популярные литературные работы встречались достаточно редко (например, «Божественная комедия» Данте, «Декамерон» Боккаччо, «Кентерберийские рассказы» Чосера и даже «История двух влюбленных» Пикколомини). Теперь появилась возможность напрямую обращаться к каждому (фактически к любому, кто умел читать), где бы он ни находился, если только до него можно было дотянуться и убедительно обратиться на родном языке, а не на латыни. Никто не делал этого раньше (в виде книг, разумеется). Изобретались новые стили. В замковой башне неподалеку от Бордо Монтень писал то, что он назвал словом «эссе», рассказывая нам с вами о себе. Где-то в Испании неизвестный автор создал первый настоящий печатный роман («Жизнь Ласарильо с Тормеса», 1554).
В период
Наука, в частности астрономия, развивалась медленно, потому что, перед тем как новые исследования смогли бы положить начало новым теориям, предстояло разобраться со старыми. Однако книгопечатание заложило основу прогресса. Германия дала миру величайшего астронома XV века – Иоганна Мюллера, родившегося в городе Кёнигсберг (Королевская гора), название которого он перевел на латынь как Regiomontanus (Региомонтан) и стал использовать в качестве собственной фамилии. Мюллер изучал труды Птолемея, чей «Альмагест» описывал движение планет как вращение совершенных окружностей вокруг Земли, освоил греческий язык, осознал неточность существовавших астрономических записей и переехал в Нюрнберг примерно в то же самое время, когда Кобергер начинал свою деятельность. Там он основал обсерваторию и книгопечатный цех, чтобы публиковать свои подробные наблюдения за Луной и планетами. В 1474 году Мюллер изобрел совершенно новый метод, который позволял вычислить географическую долготу, исходя из расстояния до Луны, однако эта система оказалась настолько сложной, что никто не мог ею правильно воспользоваться. Двадцатью годами позже, имея на вооружении один из альманахов Региомонтана, Колумб, наткнувшись на Америку, не мог понять, где он находится. Тем не менее работа Региомонтана положила начало традиции подробных астрономических наблюдений, которые спустя 70 лет помогли Копернику с его гелиоцентрической моделью Солнечной системы вытеснить Птолемея.
Книгопечатание заложило основу прогресса.
Областью, на которую появление книгопечатания оказало одно из самых заметных влияний, была возможность классифицировать практически любой аспект человеческой деятельности и знаний. Книгопечатные цеха всегда должны быть высокоорганизованными, где каждая вещь имеет свое место в одном из множества ящиков. То же самое касалось и содержимого книг. Теперь стало возможным воспроизводить текст постранично и нумеровать страницы, а также предоставлять читателям краткое содержание текста книги как на заглавных страницах (что позволяло издателям рекламировать свое творение), так и в виде алфавитных указателей. Первый печатный алфавитный указатель появился в двух изданиях «Об искусстве проповеди» (De Arte Praedicandi) святого Августина, напечатанных Фустом и Шёффером в Майнце и Ментелином в Страсбурге в начале 1460-х годов. К 1500 году вышло 83 книги с алфавитными указателями.
Книгопечатание позволило классифицировать практически любой аспект человеческой деятельности и знаний.
Не следует недооценивать алфавитные указатели. Это ключ к современной жизни, позволяющий получить доступ к чему угодно – от филофакса до каталога национальной библиотеки. Алфавитный указатель – это не простая схема; он может представлять собой краткое содержание книги, ее квинтэссенцию, демонстрируя понимание, оценку и даже креативность (у составителя есть право решать, какие категории, подкатегории и перекрестные ссылки ему использовать). Все это стало возможным благодаря книгопечатанию. Раньше библиотекари, которыми обычно были монахи, применяли загадочные методы каталогизации. Например, у них было всего несколько книг и несколько читателей, а абонементной системы не было, поэтому библиотекари могли сортировать книги так, как им хотелось: по размеру, по тематике или по дате приобретения [5] . Эта средневековая система сохранилась до наших дней в одной из величайших коллекций книг – в Лондонской библиотеке, где более миллиона книг рассортированы по тематике, размеру и лишь затем по названию. Войдя туда, вы чувствуете себя подобно электрическому импульсу в головном мозге, путешествующему между нейронами. Если, например, вы, прогуливаясь вдоль темных полок и звонких металлических полов библиотеки в поисках инкунабул, ничего не найдете в отделе «Ин-кварто» категории «Наука и разное» (одной из самых креативных из всех когда-либо изобретенных категорий), тогда можете попытать счастья в категории «Ин-октаво» или даже «Ин-фолио», а затем продолжить поиск в подкатегории «Библиография: Книгопечатание», «Биография: Гутенберг» или «История: Германия». Артур Кестлер, подозревавший, что «много в мире есть того, что вашей философии не снилось», утверждал, что однажды книга, которая, как оказалось, была ему нужна, упала с полки, когда он к ней приблизился. Но в конечном счете для того, чтобы найти тот или иной том, вам нужно обратиться к алфавитному указателю.
5
В китайском языке принцип организации словарей и каталогов очень сложен, он основан
Давайте на минуту уделим внимание роли составителей алфавитных указателей в развитии демократии. Статуты, на которых основывалось английское законодательство, не были известны общественности до тех пор, пока Джон Растелл и его сын Уильям не издали в XVI веке все эти документы, начиная с 1327 года. Обратившись к «Табуле» Растелла, любой мог проверить, сколько раз Великая хартия вольностей подтверждалась в последующих статутах. Теперь монархи и члены парламента должны были осознавать, что их законодательные акты доступны любому образованному человеку и что они и их наследники несут ответственность за принятые ими законы. Впоследствии английское законодательство было сложно представить без легкого доступа (посредством нумерации страниц и алфавитных указателей) к этим основным документам.
Первый печатный алфавитный указатель появился в двух изданиях «Об искусстве проповеди».
Что касается образования, то показателем того, что теперь стало возможным, была Библия-Полиглотта (1568—1572), выпущенная в Антверпене французским книгопечатником и издателем Христофором Плантеном (в честь которого был назван шрифт). В этой 8-томной работе Плантен опубликовал оригинальный текст Старого и Нового Заветов на иврите, греческом, латинском, арамейском и сирийском языках. Затем последовали другие полиглотты: 10-томник, напечатанный в Париже в 1645 году, в который были добавлены арабский и самаритянский тексты, и 6-томник, изданный в Лондоне (1654—1657) и расширенный за счет эфиопского и персидского переводов. Конечно же, для каждого из них требовался свой шрифт, в результате чего возникали новые перспективы исследования Востока. И все эти масштабные проекты дополнялись приложениями и алфавитными указателями.
Монархи и члены парламента должны были осознавать, что их законодательные акты доступны любому образованному человеку и что они и их наследники несут ответственность за принятые законы.
В «Соборе Парижской Богоматери» Виктора Гюго богослов смотрит на первую встретившуюся ему печатную книгу, а затем на собор – энциклопедию из камня, скульптур и витражей, содержащую записи о христианской вере и знания, передававшиеся из поколения в поколение. Ceci tuera cela (Это убьет то), – говорит он. Печатное слово положит конец историям, запечатленным в камне, и, как подразумевают эти слова, общепризнанной религии, передаваемой священниками и церковными художниками. Гюго, который писал, оглядываясь в прошлое, буквально в двух словах охарактеризовал процесс фрагментации, который хоть и начался задолго до Гутенберга, но стал необратимым благодаря печатному слову.
Вначале, когда книгопечатание помогало достать деньги на крестовый поход против турок, Церковь одобряла его как дар Божий. Когда противоборствовавшие стороны использовали книгопечатание во время гражданской войны в Майнце, его благо казалось неоднозначным. Но истинная сила книгопечатания стала очевидной лишь в начале больших перемен в европейской истории, получивших название Реформации. Как и в случае с возникновением книгопечатания, в наличии были все необходимые элементы: антиклерикализм, коррупция, нерелигиозные гуманистические учения, желание перемен, оживляющийся национализм, ненависть к римскому господству, – не хватало лишь фокуса и точки воспламенения. Пороховой бочкой стал Виттенберг, небольшой городок в Саксонии, а спичкой – Мартин Лютер.
Об этой истории часто говорят, но, как и в случае с жизнью Гутенберга, она до сих пор окутана тайной. Тем не менее данная история заслуживает подробного рассмотрения, поскольку эти события демонстрируют взрывную силу, высвобождаемую при столкновении героя, обстоятельств и техники. Сейчас мы увидим, что помогло начать вращаться быстрее двигателю революции, начатой Гутенбергом.
Истинная сила книгопечатания стала очевидной лишь в начале больших перемен в европейской истории – в период Реформации.
Лютер был сыном крестьянина-рудокопа из Саксонии, который стал владельцем литейного цеха и хотел, чтобы Мартин продолжил его дело. Детство Мартина было суровым и страшным, преследуемым ведьмами и демонами, исполненным оскорблений и завышенных требований. Все это оставило на нем отпечаток. Мартин виртуозно владел искусством грубой брани и позже часто рассказывал, как родители и воспитатели избивали его до крови. Популярные психологи ухватились за это, чтобы объяснить сложный характер Мартина, но подобное обращение и верования были нормальными для авторитарных крестьянских семейств Германии XVI века. Как бы то ни было, когда Мартин вырос, он был постоянно взвинченным, вспыльчивым и более пугливым, чем большая часть населения этой преследуемой смертью вселенной, в которой Всевышний разрешил злым духам блуждать в темных лесах. Особенно сильно он боялся грозы.