Иоганн ван Роттенхерц – охотник на монстров
Шрифт:
Он благословил Мальбора. Они даже нашли адвоката. Тот нашёл лазейку в законах. Они готовили свадьбу. Церковь и закон. Всё на стороне бургомистра. В тот день он выпустил меня из церкви, показал платье. Говорил красивые слова. Убеждал, что всё будет хорошо. Гладил по волосам. Восхищался, тем как я подросла и похорошела. За год. В келье.
Дом не монастырь. Я бежала ночью. Наутро должна быть свадьба. Но он не мог торжествовать. Я просто не верила в это.
Потом помню ночь, горная дорога, стук копыт за спиной. Они выследили меня. Догнали. Но так не должно быть. Я не хотела. Не собиралась так жить.
Обрыв
Мёртвая девушка замолчала. Это было немыслимо. Но имело смысл – она ничего не любила в жизни, кроме кукол, и ничего, кроме кукол, в жизни не имела. Уникальный случай. Возможно, позже Иоганн даже его запишет.
Перед ним стояло живое воплощение человеческой жестокости, чёрствости, алчности. Всего гнусного, что есть в живых. Но палец на курке больше не дрожал. Она была мертва. Её нежизнь стала наказанием для безразличного города.
Он понимал её. Ван Роттенхерц почти чувствовал горе этой девушки. Но пол красивой комнаты с прекрасно выполненными куклами и старинной мебелью, был липким от крови. В центре комнаты перед говорившей навалом лежали тела. Тела и частички тел. Изломанные, выпотрошенные, с мёртвыми глазами, в которых застыл ужас, детские силуэты. Вот голова девочки лет шести, с соломенно-светлыми волосами. Вот мальчик в школьной форме, его живот разорван, внутренности и чёрная кровь вываливаются на старый паркет. Вот свежий труп – последняя пропавшая девочка двенадцати лет. Анна. Тоже очень любила куклы. Она боролась до последнего – всё тело в рваных, колотых, резаных ранах, руки отпилены, платье с бантами и оборками изорвано.
Перед Иоганном ван Роттенхерцем был монстр. Уже давно это была не несчастная девушка с грустной жизненной историей, а кровожадное чудовище. Наполненная нечестивой силой, алчущая живой плоти тварь.
Залп. Пороховой дым. Крупная дробь превращает тело хозяйки марионеток в груду фарша в белом платье. Куклы издают синхронный вой, огонь в их игрушечных глазах медленно гаснет.
…И вот за спиной догорает старый особняк. Он уносит все свои истории – добрые, злые, кошмарные. Уносит в пламенное небытие. Иногда душа поверженной кукольной девочки может вселиться в любимую куклу. Потому всегда необходимо уничтожать всё логово монстра. Все куклы. Даже если они созданы гением.
Город заплатил за безразличие, монстр заплатил за злодеяния. Но виновные, создавшие монстра, всё ещё в неоплатном долгу. Скрипит инвалидное кресло, подпрыгивая на дорожных камешках. Ворчит за спиной старый хальст. Но Иоганн этого не замечает, его мысли направлены в непривычное русло. Он думает о справедливости.
* * *
Церковь была довольно приличной – кряжистое каменное строение с высоким шпилем, как принято у бригланов, резные фигуры святых на карнизах, мозаика со священным кругом над входом, двустворчатые двери из лакированного дерева приветливо распахнуты.
Закрыты были ворота в окружавшей территорию церкви каменной стене. Оставалась лишь узкая кованая калитка, похоже, большого притока верующих тут не ожидали.
Инвалидное кресло с трудом протиснулось в калитку, за ней оказался ухоженный сад с извилистыми каменными
Было около пяти часов вечера, солнце клонилось к закату, до ближайшей службы оставался час, времени для беседы должно было хватить.
Иоганн много думал на обратном пути к городу, и решил перед тем, как забрать заслуженный гонорар у бургомистра, неплохо бы посетить городского священника.
Охотник кивнул хальсту, они переглянулись, напарник кивнул в ответ. Гиттемшпиц отправился в сторону жилого строения, кресло покатилось силами своего "наездника" в сторону церкви.
Отец Авелан нашёлся у алтаря, рядом с чашей святой воды. Это был высокий тёмноволосый мужчина средних лет, с благообразным круглым лицом и добрыми глазами. Он отдавал распоряжения нескольким церковным служкам, касающимся уборки помещения. Следовало отдать должное – церковь выглядела ухоженной и очень чистой, о здании очевидно хорошо заботились.
– Отец Авелан? – проскрипел старческий голос, говоривший кашлянул.
– Да, сын мой, – откликнулся священник и, обернувшись, был несколько удивлен, увидев перед собой старика на кресле-каталке, даже подумал, уместно ли такого называть сыном.
– Я хотел бы поговорить о Ребекке Гиттези, – реакция святого отца позабавила охотника на монстров, и он сразу решил усилить замешательство собеседника.
– Я, вы… Но. А как же. Само собой, – священник побледнел, у него сразу сел голос. Жестами пригласив гостя следовать за собой, Авелан провёл его в свой кабинет, расположенный в глубине церкви.
Кабинет был таким же чистым и ухоженным, как вся церковь, похоже, у священника не было недостатка в помощниках. При том, место было довольно аскетично обставлено. Только необходимое – стол тёмного дерева, шкаф для одежды и книг. Простая деревянная кровать. Полочка с Книгой многих ликов и бронзовый круг над ней.
– Так о чём именно вы хотели поговорить… эээ, сын мой? – священник запер за гостем дверь на засов, затем прошёл за свой стол и опустился в рабочее кресло с низкой спинкой.
– Иоганн ван Роттенхерц, – было даже немного обидно, что Авелан до сих пор не слышал о нем, в конце концов, охотник работал в городе уже больше двух недель. – Я хочу поговорить о девушке, которую год держали взаперти на территории вашей церкви. Пару раз, правда, выпускали погулять по саду. Девушке, которую как рабыню держали здесь взаперти и заставляли работать.
– Но откуда вы? – священник замешкался, его румяное лицо начало краснеть. – Как вы это всё узнали?!
– Она сама рассказала, – мрачно наслаждаясь эффектом, ответил Иоганн.
– Но я слышал… – священник поражённо смотрел на собеседника.
– И правильно слышали. Она рассказала мне об этом. А затем я её упокоил, – Старик флегматично потянулся и хрустнул костями сцеплённых рук.
– О, – сконфуженно кивнул Авелан.
– Я не собираюсь вас судить, святой отец, – спокойным, чуть грустным голосом продолжил ван Роттенхерц. – Просто хочу узнать, почему? Что заставило вас, человека, принявшего сан, пойти на подобный поступок?