Иосиф Бродский: Американский дневник

Глазунова Ольга

Прямые углы, в представлении Бродского, соотносятся с жильем, квартирой или домом. Сравните: "В пещере (какой ни на есть, а кров! / Надежней суммы прямых углов!)" ("Бегство в Египет (2)", 1995). Одичавшую от одиночества "сумму прямых углов", образом которой поэт заканчивает стихотворение, можно рассматривать как окончательный вариант его "дома", итог его "новой жизни".

Беспечная удаль в отношении поэта к своей судьбе в стихотворении "Раньше здесь щебетал щегол" 1983 года ("Знающий цену себе квадрат, / видя вещей разброд, / не оплакивает утрат; / ровно наоборот: / празднует прямоту угла, / желтую рвань газет, / мусор, будучи догола, / до обоев раздет"), в конце жизни сменилась утратой всех связей и полным отрешением от реальности.

БРОДСКИЙ И ПОЛИТИКА

Тема "Бродский и политика", на первый взгляд, может показаться неожиданной: политикой Бродский не интересовался ни до, ни тем более после эмиграции.

Однако

то, что поэт не входил в политические партии и не принимал участия в общественно-политических мероприятиях, не мешало ему иметь свою точку зрения на события, которые происходили вокруг. Выраженное в стихах, интервью или разговорах с друзьями мнение крупного поэта становится достоянием всех и неизбежно вызывает резонанс у читателей.

В 1974 году Бродский пишет стихотворение "На смерть Жукова", которое явилось откликом на смерть героя Великой Отечественной войны — маршала Георгия Константиновича Жукова. Вряд ли кто-нибудь мог ожидать от поэта-эмигранта, который еще недавно вынужден был покинуть Советский Союз, обращения к данной теме.

Соломон Волков в беседе с Бродским говорит о том, что это стихотворение стоит "особняком" в творчестве поэта, так как "восстанавливает давнюю русскую традицию, восходящую еще к стихотворению Державина "Снигирь", которое является эпитафией другому великому русскому полководцу — Суворову". Жанровое и структурное своеобразие позволяет, по мнению Волкова, рассматривать "На смерть Жукова" как "государственное" "или, если угодно, "имперское." стихотворение [187] .

187

Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Независимая газ., 2000. С. 54.

Ответ Бродского на замечание собеседника для многих прозвучал неожиданно:

"Между прочим, в данном случае определение "государственное" мне даже нравится. Вообще-то я считаю, что это стихотворение в свое время должны были напечатать в газете "Правда"".

Говоря о причинах неприятия стихотворения в эмигрантских кругах, Бродский отмечает: "Ну, для давешних эмигрантов, для Ди-Пи [188] Жуков ассоциируется с самыми неприятными вещами. Они от него убежали. Поэтому к Жукову у них симпатий нет. Потом прибалты, которые от Жукова натерпелись".

188

Ди — Пи (Displaced Person (англ.)) — перемещенное лицо или лицо без гражданства.

Надо сказать, что и реакция российских читателей на стихотворение часто была далека от восторженной. В разговоре с Волковым поэт вспоминает:

"Из России я тоже слышал всякое-разное. Вплоть до совершенно комичного: дескать, я этим стихотворением бухаюсь в ножки начальству" [189] , и продолжает уже серьезно: "А ведь многие из нас обязаны Жукову жизнью. Не мешало бы вспомнить и о том, что это Жуков, и никто другой, спас Хрущева от Берии. Это его Кантемировская танковая дивизия въехала в июле 1953 года в Москву и окружила Большой театр" [190] .

189

Надо отметить, что желание наставить поэта "на путь истинный" не давало покоя многим его современникам. Здесь уместно вспомнить другое стихотворение Бродского "Народ", написанное в 1964 году в ссылке. Стихотворение, о котором Анна Ахматова записала в своем дневнике: "Или я ничего не понимаю, или это гениально как стихи, а в смысле пути нравственного это то, о чем говорил Достоевский в. Мертвом доме.: ни тени озлобления или высокомерия, бояться которых велит Федор Михайлович…", в тогдашнем окружении поэта было воспринято как "стихи на случай", "послушное стихотворение", написанное исключительно для того, чтобы "задобрить власти". В шестидесятые годы насмешки и обвинения возымели успех, и Бродский не включил "Народ" в сборники своих стихотворений; оно до сих пор остается неопубликованным. См. об этом: Лосев Л. О любви Ахматовой к "Народу" // Мир Иосифа Бродского: Путевод. СПб.: Журн. "Звезда", 2003. С. 325.342. (Комментарий — О.Г).

190

Там же. С. 54.55.

Можно привести много примеров из российской истории, когда писателям приходилось "оправдываться" за свои произведения, но надо признать, что для Запада такая ситуация никак не может рассматриваться как типичная. Еще более странным представляется то обстоятельство, что это не самое сложное в творчестве Бродского стихотворение вызвало у исследователей многочисленные недоумения по поводу присутствующих в нем противоречий и далеко не беспристрастные варианты прочтения.

В статье Михаила Лотмана, например, анализу стихотворения "На смерть Жукова" предшествует замечание о том, что "стихотворения "На

смерть"… занимают особое и чрезвычайно важное место в наследии Бродского" [191] . Само утверждение не нуждается в комментариях, вызывают сомнение причины, в соответствии с которыми М.Лотман приходит к этому выводу. Особое значение стихотворения "На смерть Жукова", в представлении исследователя из Эстонии, сводится исключительно к большому количеству подобного рода стихотворений в творчестве поэта.

191

Лотман М. "На смерть Жукова" (1974) // Как работает стихотворение Бродского: Из исслед. славистов на Западе / Ред. — сост. Л.В. Лосев, В.П. Полухина. М.: Нов. лит. обозрение, 2002. С. 65.

На основании цитаты Бродского о том, что "в любом стихотворении "На смерть" есть элемент автопортрета", М.Лотман делает вывод: "Создается даже впечатление, что Бродского более интересует сама смерть, нежели тот, кто умер" [192] . Принимая во внимание содержание стихотворения "На смерть Жукова", эту мысль М.Лотмана, вероятно, следует трактовать в том плане, что и свои собственные похороны виделись Бродскому такими же пышными и торжественными, как у маршала, что и послужило причиной для написания стихотворения.

192

Там же.

Можно было бы, конечно, не придавать значения ироническому подтексту статьи, если бы за ним не прочитывалось желание умалить событие, по случаю которого было написано стихотворение, и образ человека, которому оно посвящено, свести проблематику произведения исключительно к переживаниям автора по поводу его собственной смерти. На протяжении всей статьи М.Лотман выражает недоумение по поводу замысла Бродского, обращает внимание читателей на присутствующие в тексте несоответствия и парадоксы [193] , которые, в его представлении, никак не могут быть обоснованы.

193

Сравните, например: ".я. текста находится достаточно близко, чтобы все в деталях видеть, но недостаточно близко, чтобы что-нибудь услышать. <…> Теоретически можно было бы предположить, что дело идет о теле- или кинорепортаже <…>. Однако это предположение отвергается все тем же ветер сюда не доносит мне звуков: едва ли разумно было бы заключить, что автор сидит далеко от телевизора" (указанное издание, с. 66, 75); "Наконец, в IV строфе появляется и образ самой истории, однако парадоксальным образом речь идет здесь не о прошлом, но о будущем" (с. 72); "Следует обратить внимание на очередное несоответствие: живое описывается как неподвижное и холодное (замершие ассоциируются с застывшими), в то время как мертвый Жуков активен (его не увозят, он уезжает сам), подвижен и пламенен"; ".На смерть Жукова. преподносит нам очередную неожиданность: речь в нем идет о пролитой крови исключительно своих солдат, гибель которых резко контрастирует с глухой и штатской кончиной отправившего их на убой" (с. 74) (выделено — О.Г.).

В этой связи уместно задаться вопросом: что же побудило автора приступить к разбору стихотворения при отсутствии целостного концептуального подхода к его структуре и содержанию? Нельзя же, в самом деле, удовлетвориться заявлением, что "отдаленность (хочется употребить здесь ломоносовское словечко "далековатость") и — шире — несоответствие вообще и становятся одним из основных мотивов разбираемого текста" [194] .

Смысл обращения исследователя к заявленной теме проясняется в заключительной части статьи. Говоря о "бесстрастной логичности повествования" поэта, за которой отчетливо проглядывает "хаос" и "бездна", М.Лотман переходит к выводу: "Все это вводит нас в своеобразный "имперский дискурс" Бродского и, далее, в саму имперскую образность Бродского, где все несуразно, разностильно, разновременно" [195] .

194

Там же. С. 67.

195

Там же. С. 75.

После подобного заявления даже у самых ярых сторонников аполитичности Бродского должны возникнуть сомнения. Произведения человека далекого от политики не могут вызывать столь бурной эмоциональной реакции. С другой стороны, прилагательное "имперский" само по себе не содержит никакого отрицательного заряда, потому что указывает на принадлежность к государству с определенным общественно-политическим стутусом. А уж где родиться, в стране, обладающей имперскими амбициями, постоянно попадающей в зависимость или не имевшей до недавнего времени самостоятельности, нам выбирать не приходится.