Иосиф Бродский: Американский дневник

Глазунова Ольга

Свободен, однако, в представлении Бродского, свобода эта напоминает вечность: "жизнь кончилась, но движение продолжается", остается ощущение ритма, за которым ничего не стоит. И вечность эту, судя по обстановке, описанной поэтом, вряд ли можно соотнести с райскими кущами.

С другой стороны, издержки западного мышления не исчерпываются одиночеством. Возможность продвижения вперед и отсутствие ориентиров, удерживающих разум человека в рамках государственных, религиозных или родовых традиций, приводят к созданию теорий, способных привести цивилизацию к антропологической катастрофе — будь то теория создания коммунистического рая, учение о том, что одна нация превыше всего и потому может порабощать и уничтожать

другие народы или уверенность в том, что война и оккупация перестают быть злом, если ведутся под демократическими лозунгами.

Отгородившись от Византии и Восточной Церкви в прямом, территориальном, и переносном смысле (за частоколом презрения), Христианство на Западе, по мнению Бродского, оказалось в весьма прискорбном положении, ограничив свои представления о реальности тем опытом, который был в его распоряжении:

"Недостатком системы, выработавшейся в Риме, недостатком Западного Христианства явилось его невольное ограничение представлений о Зле. Любые представления о чем бы то ни было зиждутся на опыте. Опытом зла для Западного Христианства оказался опыт, нашедший свое отражение в Римском Праве, с добавлением опыта преследования христиан римскими императорами до воцарения Константина. Этого немало, но это далеко не исчерпывает его, зла, возможности. Разведясь с Византией, Западное Христианство тем самым приравняло Восток к несуществующему и этим сильно и, до известной степени, губительно для самого же себя занизило свои представления о человеческом негативном потенциале" (гл. 24).

Приписывая Востоку злое начало, наделяя его статусом негативного полюса развития человечества в противовес западной цивилизации — центру сосредоточения всех добрых дел и побуждений, человек впадает в крайность, которая может дорого ему стоить. И речь здесь идет не только об ограниченности взглядов или о невозможности вырваться за пределы идеологических догм, но и о том, что он утрачивает способность понимать причины поведения, в основе которого, по мнению Бродского, лежит презрение к личности, "антииндивидуалистическое ощущение, что человеческая жизнь — ничто, т. е. отсутствие — вполне естественное — представления о том, что она, человеческая жизнь, священна, хотя бы уже потому, что уникальна" (гл.24).

Антииндивидуалистическое отношение к человеку, по мнению поэта, является не только восточным явлением. "Весь ужас именно в том, что нет. Но непростительная ошибка Западного Христианства со всеми вытекающими из оного представлениями о мире, законе, порядке, норме и т. п. заключается именно в том, что, ради своего собственного развития и последующего торжества, оно пренебрегло опытом, предложенным Византией" (гл. 24).

Трагические события в России XX века в полной мере подтвердили мысль Достоевского о том, что зло определяется не условиями жизни или внешними факторами — зло находится в самом человеке. Не общественный строй или географическое положение, а эгоизм, духовная пустота или стремление самоутвердиться любыми способами лежат в основе многих или почти всех преступлений против личности. Игнорирование этих причин, попытки Запада представить подобного рода преступления "как следствия душевного заболевания, религиозного фанатизма" не только не позволяют искоренить проблему, но могут привести к последствиям катастрофическим. Не говоря уже о том, что подобного рода объяснения могут служить индульгенцией во всех неблаговидных делах для тех, кто душевнобольным или фанатиком себя не считает.

Отсутствие представлений о Зле скрывает в себе и другую, не менее серьезную проблему для Запада. Если нет четко выработанных критериев оценки Зла, то не может быть и представления о Добре, так как только в условиях противопоставления возможно формирование противоположных значений. Если человек не знает, что такое жара, если холод — это единственно доступное ему состояние,

оно превращается для него в норму, альтернативы которой нет.

Проблема заключается в том, что норма как форма природного равновесия не обладает положительным или отрицательным статусом и может трактоваться в зависимости от ситуации. Например, для отличника, который стремится в школу, нормальная температура — это хорошо, а для того, кто хочет остаться дома, та же самая температура — это плохо; ясная погода для дачника — это хорошо, а для крестьянина, который думает об урожае, — плохо. Список примеров можно продолжить.

Последствия от одностороннего подхода могут быть непредсказуемыми. В отсутствии оппозиции Добро — Зло, если нет убеждения в том, что война, или убийство, или ложь — это зло, вы можете трактовать эти действия с позиций своего о них представления, например с позиций Добра, если в настоящий момент они благоприятны для вас или соответствуют вашим интересам. Опасность подобных заблуждений состоит в том, что человек утрачивает понятие Истины и лицемерие превращается для него в норму, в непроницаемую броню, которую невозможно пробить никакими доводами, потому что эти доводы в свое время были провозглашены несуществующими и теперь не способны восприниматься с позиций западного сознания.

Однако, несмотря на свой собственный опыт и все возможные негативные последствия продвижения человека во времени, Бродский отдает предпочтение западной культуре мышления и западной цивилизации, которая, в его представлении, исторически связана с Древней Греции и существовавшем там многобожием: "Чем дольше я живу, тем привлекательнее для меня это идолопоклонство, тем более опасным представляется мне единобожие в чистом виде. Не стоит, наверно, называть вещи своими именами, но демократическое государство есть на самом деле историческое торжество идолопоклонства над Христианством" (гл. 16).

Описывая храм Посейдона, расположенный на самой вершине скалы рядом с маленькой рыбацкой деревней в 65 километрах от Афин, Бродский говорит о том, что его устремленные вверх, расположенные на равном расстоянии друг от друга колонны, напоминают орнамент, в котором воплотились принципы, заложенные две с половиной тысячи лет назад нашими предками. Какую информацию хотели передать в века древнегреческие архитекторы и строители, что скрывается за этим орнаментом: "Идея порядка? Принцип симметрии? Чувство ритма? Идолопоклонство?", — все то, что в дальнейшем было заимствовано западной цивилизацией (гл. 39).

Отношение Бродского к Западу далеко от идиллии, но в настоящее время нет другого строя, который был бы более приемлемым и безопасным для человечества. Вместе с тем поэт отдает себе отчет в том, что западная цивилизация сочетает в себе не только плюсы, но и минусы. Правда, плюсы и минусы у Запада и у Востока разные, хотя не так уж трудно обнаружить и сходство. Вспоминая мечети Самарканда, Бухары, Хивы, Бродский говорит об их масштабе и отмечает, что они свидетельствуют о лиричности ислама, так как отражают движение вверх, стремление к совершенству, "желание за(со)вершить самих себя" (гл. 32).

Сравнивая глазурь, изумруд и кобальт мечетей Средней Азии с похожими на "застывших каменных жаб" сооружениями Стамбула, автор приходит к выводу о том, что причина уродливости последних заключается в том, что они воплощают ислам торжествующий.

Любая форма торжества (будь то высшая стадия развития государства, религии, цивилизации или последняя ступень служебной лестницы) при достижении предельного уровня — высшей точки самоутверждения скрывает в себе опасность деградации, потому что с вершины возможен лишь спуск — движение по нисходящей линии. Конечно, демократическое общество подвержено кризисным явлениям в меньшей степени, но и оно не может быть исключением из общего правила в силу того, что было создано человеком.