Иосиф Сталин. Гибель богов
Шрифт:
– Напротив, Коба. Я был рад. Я подумал, что такое оружие просто исключает будущие войны.
– Может ли такое говорить марксист? Войн не будет только тогда, когда на всей земле установится диктатура пролетариата… Возражай, не бойся. Итак, товарищ Фудзи хочет возразить своему старому другу товарищу Сталину?
– Но теперь мировая война – это гибель человечества, Коба.
– Кто может ответить товарищу Фудзи?
– Он не прав, – поспешил Хрущев.
– Да нет, Никита, Фудзи, друг моего детства, прав. Совершенно прав. Если… – Коба поучительно поднял толстый
Он замолчал. И тут я вспомнил его любимую постоянную присказку – о Великой мечте! Неужто это и есть… мечта? Кажется, и соратники поняли, о чем сейчас сказал Коба.
Он пристально глядел на гостей.
Тотчас пошли торопливые тосты – за мудрость Кобы, за нашу армию – самую сильную в мире…
Но после каждого тоста произносившего ждал сюрприз. Булганин, поднявшись, снял очки, и во время его тоста затейник Берия ловко подложил их ему под зад. Все хохотали, включая вмиг ослепшего Булганина. Мне даже показалось, что он снял их нарочно. Во всяком случае, вскоре у него на носу оказались… запасные очки! Маленкову, пока он говорил свой тост, подсыпали сахар в вазочку с любимой им икрой. И так далее…
Когда съели закуски, Коба по домофону приказал:
– Новые тарелки.
Опять вошли комендант Орлов с помощником Лозгачевым. Они молча взяли скатерть за края, подняли вместе с посудой, встряхнули и быстро свернули кульком. Весело зазвенел битый драгоценный хрусталь, мешаясь с остатками еды.
Вскоре на столе вместе с новой скатертью и новыми приборами появились горячие блюда.
– Кстати, Вячеслав, – вдруг как-то дружески обратился Коба к молчавшему Молотову, – я ведь тебя не звал, но рад, что ты сам захотел прийти. Ну, раз пришел, просвети нас, Вячеслав, чей ты шпион? Английский, американский, сионистский или гитлеровский… или все вместе? Сам расскажи нам, чтобы товарищу Абакумову не понадобилось помогать тебе вспоминать… Шучу.
Все рассмеялись. Молотову тоже пришлось засмеяться.
После чего бесконечные тосты и славословия продолжились. Но после очередного выступления Коба вновь повернулся к Молотову:
– А знаете, Вячеслав после разоблачения жены написал мне письмо. Хоть он и шпион, но письмо написал хорошее, отдадим ему должное.
Молотов побледнел.
– Письмо личное, – продолжал Коба, – но какие могут быть секреты от друзей, членов Политбюро. Да и сам пришел, думаю, для этого. Расскажи его вслух нам, твоим друзьям, ты ведь его помнишь?
В первый раз я увидел, как сверкнули яростью глаза Молотова и… тотчас погасли. Как у меня… тогда.
Молотов встал и монотонно, на память начал читать свое письмо:
– «Дорогой товарищ Сталин! При голосовании в ЦК по предложению об исключении из партии моей жены П.С. Жемчужиной я воздержался, что признаю политически
– Хорошо пишет, жаль, что шпион, – все так же ласково сказал Коба. – Ну садись, дорогой.
Молотов сел и тотчас вскочил. Оказалось, Берия ловко подложил ему под задницу помидор. Все долго смеялись.
(Я знаю, я к нему несправедлив, я всегда не любил его… Но в тот момент мне было его мучительно жалко, и я не смеялся. Коба тоже не смеялся, он молча наблюдал за унижением верного пса.)
Застолье кончилось, как всегда, в четвертом часу утра. Он разрешил нам отправиться спать.
«Вокруг одни шпионы»
Но скрыть бомбу конечно же не удалось. Президент США Трумэн выступил с заявлением о ее испытании в СССР. В Америке быстро выяснили, откуда она у нас…
И началось! Запросы Трумэну в Конгрессе о беспримерном русском шпионаже! Сменили руководство спецслужб. В считанные месяцы арестовали десятки наших агентов. Все руководители компартии плюс ценнейшие наши агенты – Рулевой, Шаман и Либерал, работавшие не ради денег, но ради Маркса, – отправились в тюрьму.
Все кончилось шпиономанией, неистовством Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности…
Как обычно бывает, во время безумия погибли наименее причастные. Юлиус Розенберг и его жена Этель расплатились жизнью. Могу с полным знанием дела заявить: они не имели прямого отношения к бомбе. Розенберг действительно завербовал родственника жены, участвовавшего в атомном проекте. Но помощь того была мизерной. Помню, как сообщил Кобе о готовящейся казни Розенбергов, о заключении в тюрьму Чарльза.
Он в ответ:
– Надеюсь, он сидит не в нашей тюрьме? Говорят, у империалистов сидеть намного лучше. – (Про Розенбергов ни слова.)
Кстати, Чарльз просидел всего девять лет. Этот идеалист до смерти был уверен, что он в одиночку спас мир от войны. Не знал, что вместе с ним работали и другие. Нам потом удалось благополучно вывезти почти всех. Их, правда, ждало то же наказание, что и Берджеса. Им пришлось понять, как далека от их представлений страна, где им надлежало доживать свою жизнь.
Но это все было потом. А тогда, прочитав выступление Трумэна, Коба пришел в ярость.
– Шпионы! – орал он на Берию. – Вокруг одни шпионы!
Желтые глаза пылали. Но Берия молчал. Хотя он отлично знал (как знал и я), что шпионы здесь ни при чем. Американцы узнали о нашем испытании из анализа атмосферных проб, взятых американскими самолетами.
Когда Берия ушел, я сказал об этом Кобе.
Он мрачно посмотрел на меня:
– Не лезь не в свое дело.
Я понял: правда ему неинтересна. Шпионы – это сейчас куда важней.