Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953
Шрифт:
Коминформ и «холодная война»
Сталин озвучил свою новую политику на учредительной конференции Коммунистического информационного бюро (Коминформа) в сентябре 1947 г.85. Идея создания замены Коминтерну уже некоторое время носилась в воздухе. Воплощение ее было ускорено не столько «доктриной Трумэна» и Планом Маршалла, сколько желанием Москвы более жестко контролировать деятельность коммунистических партий европейских стран86. Особую обеспокоенность вызывало то, что коммунистические партии Италии и Франции в мае 1947 г. не сообщили советскому правительству о том, что их исключили из состава правительственных коалиций87. Этим объяснялся необычный состав Коминформа, в который вошли правящие коммунистические партии стран Восточной Европы, а также члены французской и итальянской коммунистических партий. По большей части учредительное совещание Коминформа (закрытое заседание, прошедшее в Польше) было посвящено критике «реформистской политики» и «парламентских иллюзий» французской и итальянской коммунистических партий. С наиболее яростной критикой выступил Эдвард Кардель, представлявший на совещании Тито: югославы всегда считали, что коммунистическое движение должно придерживаться более воинствующей, левацкой политики. Роль, которую Югославия играла в создании Коминформа, очевидна из того, что штаб-квартира организации располагалась в Белграде88.
Учредительное совещание Коминформа не только сориентировало коммунистическое движение на принятие левацкой политической стратегии противостояния капитализму и буржуазным организациям. Оно стало для Сталина возможностью во всеуслышание заявить свою позицию по внешней
Речь Жданова стала для европейского коммунистического движения сигналом, что пришло время сделать резкий «левый поворот» в стратегии и политике. Западноевропейские коммунисты отказались от политики национального единства и участия в послевоенной реконструкции своих стран. Реформистская стратегия, которую Сталин поддерживал в конце Второй мировой войны, сменилась если не реальным, то по крайней мере идеологическим возвращением к революционным планам периода зарождения коммунистического движения92. В Восточной Европе изменения в политике коммунистов были не менее радикальными и масштабными. После совещания Коминформа темп «коммунизации» – установления однопартийной коммунистической власти – начал увеличиваться. Этот процесс подразумевал переход всех рычагов правления к коммунистам, подчинение прессы государству, подавление и уничтожение оппозиции, устранение независимых левых партий за счет принуждения к слиянию социалистических и коммунистических партий (интересно, что именно поэтому в народных демократических республиках правящая коммунистическая партия нередко назвалась партией рабочих или социалистической партией). Распространение власти коммунистов стало основой для «советизации» Восточной Европы. Это означало, что восточноевропейским государствам была навязана советская модель социализма: огосударствление и полный контроль экономики; централизованное государственное планирование; коллективизация сельского хозяйства и тоталитаристское вмешательство коммунистической партии в жизнь гражданского общества. Имело место также внедрение элемента «сталинизации» в форме культов личности местных руководителей партии и подражания политическому террору, характерному для довоенного сталинского режима и включавшему в себя чистки, аресты, показные судебные процессы и казни.
Коммунизация, советизация и сталинизация Восточной Европы произошла не в одночасье и не по единому расписанию. Еще до первого совещания Коминформа в некоторых странах (Болгарии, Румынии и Югославии) уже полным ходом шел процесс трансформирования народной демократии в полноценный коммунистический строй советского образца. В других странах (Венгрии, Польше и Восточной Германии) наметилось явное движение в этом направлении. Наименее выраженной эта тенденция была в Чехословакии, единственной восточноевропейской стране, в которой давно существовала традиция парламентской демократии и в которой в 1946 г. коммунисты и их социалистические союзники выиграли большинство мест в парламенте. Тем не менее, в результате правительственного кризиса, произошедшего в Праге в феврале 1948 г., либеральные и центристские партии были вытеснены из правительства, и попытка чехов создать народную демократию с коалиционным правительством потерпела поражение93.
Выступление Жданова на тему теории «двух лагерей» стало сигналом окончательного развала «большого альянса» и дальнейшего развития «холодной войны». Как и Трумэн, Сталин решил, что время дипломатии и компромиссов окончено, и пришло время использовать силу, чтобы защитить то, что СССР приобрел в результате войны.
Итог пути, пройденному Сталиным со времени окончания войны, был подведен в его беседе с руководителем французской коммунистической партии Морисом Торезом в ноябре 1947 г. В предыдущий раз Сталин разговаривал с Торезом в ноябре 1944 г., незадолго до возвращения последнего на родину из Москвы, где он находился в изгнании во время войны. Тогда Сталин побуждал Тореза сотрудничать с де Голлем и трудиться для экономического возрождения Франции и укрепления ее демократии. В ноябре 1947 г., напротив, Сталин рассуждал о том, могли ли французские коммунисты захватить власть в конце войны, но согласился с мнением Тореза о том, что присутствие американских и британских вооруженных сил во Франции делало это невозможным. Конечно, ситуация сложилась бы иначе, если бы Красная Армия дошла до Парижа, сказал Сталин Торезу, который полностью согласился с этим утверждением. Сталин также спросил, какой у французских коммунистов уровень вооружения, и предложил, если необходимо, поставить им вооружение из советских запасов. «Надо располагать оружием и организацией, чтобы вновь не оказаться безоружными перед врагом. Коммунисты подвергнутся нападению, и тогда надо будет ответить. Различные ситуации могут возникнуть»94. Со стороны Сталина это было скорее не серьезное предложение, а попытка показать себя приверженцем воинствующего большевизма. В то же время она свидетельствует о том, насколько острой ему представлялась борьба с Западом, в которую он был вовлечен. Нужно подчеркнуть, что эта борьба не понималась как неизбежный вооруженный конфликт. По словам Г.М. Маленкова, второго представителя Сталина на совещании Коминформа, желание империалистов развязать войну – одно, а их способность сделать это – совсем другое95. В самом деле, для Сталина целью «холодной войны» было не только защитить интересы Советского Союза, но и нанести политическое и идеологическое поражение западным милитаристам. Даже в самый разгар «холодной войны» в конце 1940-х – начале 1950-х гг. (когда Европа раскололась на две части, когда образовались два вооруженных лагеря, когда нарастало противостояние) Сталин продолжал бороться за мир, который он хотел видеть своим наследием.
Глава 10 ГЕНЕРАЛИССИМУС И ЕГО СТРАНА
Внутренние аспекты послевоенной политики Сталина
«Мы победили потому, что нас вел к победе наш великий вождь и гениальный полководец, маршал Советского Союза – Сталин!» – заявил Жуков во время Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 г.1. Через четыре дня вышел указ, в котором сообщалось, что Сталину присвоено звание генералиссимуса. Он стал первым человеком в России, получившим такое звание, после Александра Суворова – прославленного полководца царской армии
Сталин обычно старался дистанцироваться от излишних проявлений культа личности. Будучи чрезвычайно уверенным в себе человеком, он осознавал политическую выгоду от того, что ему приписывали идеальные черты, но, в отличие от других диктаторов, не обольщался этим образом и не считал его отражением реальности. Широко известен случай, когда он сделал выговор своему сыну Василию за то, что тот попытался воспользоваться своей фамилией: «Ты не Сталин, и я не Сталин. Сталин – это советская власть! Сталин – это то, что пишут о нем в газетах и каким его изображают на портретах. Это не ты, и даже не я!»3 Правда, в период после славной победы над фашистской Германией Сталин был склонен сам поверить в то, что говорилось в пропаганде. В марте 1947 г., например, он разрешил опубликовать свою переписку с полковником Разиным, инструктором Военной академии имени М.В. Фрунзе, который обратился к нему в письме с вопросом о том, не устарела ли данная Лениным положительная оценка Клаузевица, выдающегося немецкого военного стратега XIX в. Сталин ответил, что Ленин не был знатоком военного дела (в отличие от его преемника, кончено же) и что взгляды Клаузевица на стратегию устарели в связи с развитием военных технологий. Хвалебные обращения Разина Сталин отверг, сказав, что дифирамбы в адрес Сталина режут слух, однако в конце своего письма провел неявную параллель между собой и великими военачальниками прошлого, которые понимали значение «контрнаступления» для военных действий4.
Под «контрнаступлением» Сталин подразумевал, что нужно дать врагу совершить наступление, а потом начать массированное контрнаступление и достичь решительной победы. Эта идея была одной из ключевых в обсуждении советским правительством уроков Великой Отечественной войны в послевоенные годы, и использовалась она для того, чтобы объяснить поражения и неудачи Красной Армии в начале войны. После публикации переписки Сталина с Разиным теория контрнаступления еще больше закрепилась в официальной версии истории войны: военные катастрофы 1941–1942 гг. в ней были представлены в более благоприятном свете – как часть тщательно спланированной стратегии, рассчитанной на то, чтобы ослабить врага5.
Апогеем культа военного гения Сталина стала публикация в 1951 г. книги давнего соратника советского вождя, маршала Климента Ворошилова «Сталин и вооруженные силы СССР». В разделе, посвященном Великой Отечественной войне, военные успехи советской армии были представлены исключительно как заслуга Сталина. Победа Красной Армии в войне, заключал Ворошилов, была триумфом сталинской военной науки и таланта самого Сталина как руководителя6.
Неизменно верные Сталину, его генералы смирились с тем, что им была отведена второстепенная роль. Единственным исключением был Жуков, который охотно присоединился к хвалебным отзывам о Сталине, однако не хотел молчать и о собственных достижениях и заслугах в качестве заместителя Верховного главнокомандующего. В первые годы после войны звезда Жукова продолжала ему сиять: в 1945–1946 гг. он был командующим советских вооруженных сил в оккупированной Германии. В марте 1946 г. Жуков был вызван в Москву и назначен главнокомандующим сухопутными войсками Советского Союза. Однако вскоре после возвращения на родину он стал жертвой интриги, основанной на обвинениях в том, что он подчеркивал значение своего руководства во время войны и приписывал себе успех всех крупных наступательных операций – в том числе тех, которые не имели к нему никакого отношения7. Положение Жукова осложняло и то, что его новое назначение привело к подковерной борьбе с другими генералами, которые не стеснялись в средствах, чтобы занять более престижное место в иерархии Красной Армии послевоенного периода. Еще более тяжелым ударом стал арест в апреле 1946 г. генерала А.А. Новикова, бывшего командующего военно-воздушными силами Красной Армии и хорошего друга Жукова8. Новиков стал одним из тех, кто был арестован в рамках так называемого «дела авиаторов» – репрессий руководителей авиационной промышленности СССР по обвинению в том, что использовавшиеся во время войны истребители были недостаточно высокого качества. Жуков не был непосредственно связан с этим делом, и его репутация и военные заслуги перед Сталиным означали, что он едва ли попадет в тюрьму вслед за Новиковым. Однако в июне 1946 г. Жуков был понижен в должности до начальника Одесского военного округа, а позже, в феврале 1947 г., исключен из списка кандидатов в члены Центрального Комитета партии на том основании, что он выражал антипартийные настроения9. Последнее событие подтолкнуло Жукова обратиться к Сталину с просьбой о личной встрече, во время которой он мог бы объяснить, что его оклеветали. Через несколько дней Жуков написал вождю СССР покаянное письмо, в котором униженно признавал, что во время войны проявлял эгоистичное, нетактичное и неуважительное отношение к своим коллегам по Верховному главнокомандованию, в том числе к Сталину. Хотя заканчивалось письмо Жукова просьбой оказать ему полное доверие10, Сталин даже не потрудился на него ответить; Жуков оставался в изгнании, а в 1948 г. был еще больше понижен в должности – до главы Уральского военного округа. В хвалебном фильме 1949 г., изображавшем Сталина и его генералов за подготовкой плана грандиозного контрнаступления под Сталинградом, Жуков даже не фигурировал. С другой стороны, он все же не был лишен звания маршала, а в начале 1950-х гг. был в некоторой степени восстановлен в своих правах. В июне 1951 г. Жуков сопровождал Молотова в Польшу в составе братской делегации и выступал в Варшаве с речью о единстве Польши и СССР, в которой значительное место отводилось достоинствам Сталина как военачальника и политического лидера11. В 1952 г. Жуков был вновь внесен в список кандидатов в Центральный Комитет. Другим советским генералам повезло меньше. В декабре 1946 г. генерал Гордов, который в 1942 г. осуществлял командование Сталинградским фронтом, и генерал Рыбальченко, начальник штаба Волжского военного округа, были обвинены в якобы зафиксированных диссидентских высказываниях о Сталине. Оба были арестованы и позже расстреляны12.
То, как Сталин обошелся с Жуковым после войны, было проявлением характерного для него безжалостного презрения к любым, даже самым незначительным, намекам на предательство. Кроме того, очевидно, это было сделано в назидание остальным: если заместитель Верховного главнокомандующего – человек, который спас от завоевания Ленинград и Москву, освободил Польшу, захватил Берлин и возглавил Парад Победы в 1945 г., – мог впасть в немилость, потому что отступил от следования догматам культа личности вождя, это могло случиться с каждым. Однако дело было не только в том, чтобы указать генералам их место. Перед Сталиным стояла задача определить роль военных в послевоенной жизни таким образом, чтобы признать их неизменное значение, но в то же время не умалить свое значение и доминирующую роль коммунистической партии в советском обществе. Эта задача была решена в приказе, изданном в феврале 1946 г., к 28-й годовщине основания Красной Армии. Хотя Сталин начал приказ с хвалебных слов о жертвах и победах Красной Армии, он указывал на то, что война не была бы выиграна без полной поддержки советского народа и без руководства коммунистической партии. Главная задача Красной Армии в мирное время, писал Сталин, – охранять мирный созидательный труд и облегчить восстановление военно-экономической мощи советского государства. Заканчивался приказ обычным лозунгом «Да здравствует наша победоносная Красная Армия!», однако главная мысль его была очевидна: военным не придется купаться в лучах военной славы или претендовать на особое положение в советском обществе13. Чтобы еще более ясно показать, что он намерен в полной мере сохранить контроль гражданского правительства над вооруженными силами, Сталин сохранил за собой должность наркома обороны и назначил своим заместителем генерала Николая Булганина. В 1947 г. Булганин сменил Сталина на посту министра обороны и получил звание маршала. В 1949 г. вместо него министром обороны был назначен маршал Василевский, но Булганин по-прежнему полностью контролировал оборонную промышленность14.