Иосип Броз Тито. Власть силы
Шрифт:
На следующий день все переехали в Загреб, где улицы охранялись усиленными армейскими патрулями и нарядами милиции. Власти, вне всякого сомнения, опасались диверсии со стороны усташей. После осмотра нового нефтехимического завода высокие гости направились в Рабочий университет. Женщина-ректор пригласила их в свой небольшой кабинет, чтобы рассказать об учебном плане. Мне и еще одному московскому корреспонденту удалось прошмыгнуть туда и услышать очень показательную дискуссию.
Слушая через переводчика объяснение ректора о том, какие предметы могли выбрать себе для изучения студенты-вечерники, Хрущев все время морщился и наконец, не выдержав, перебил женщину: «Рабочие должны оставаться на заводской скамье. Мы проводили обучение взрослых после гражданской войны, когда многие не имели даже законченного начального образования. А теперь все посещают школу, пока им не исполнится пятнадцать
В этот момент Хрущева прервал Ранкович, прокричав в ответ, что югославы уважают рабочих и хотят, чтобы они развивали свои таланты и способности. Тогда Хрущев, распалившись, еще больше повысил голос: «Мы критиковали Сталина за то, что он уничтожил ленинские принципы школьной системы и вернулся к классическим гимназиям. Там девочек готовили к вступлению в брак, а мальчиков к тому, чтобы они могли прогуляться. Они закручивали свои усы, но ничему не учились». К этому времени Хрущев и Ранкович, не говоря уже о ректоре Рабочего университета, кипели от злости, но тут Тито, вынув мундштук изо рта, спокойно попросил «наших дорогих товарищей» поостыть. Став свидетелем такой ожесточенной перепалки насчет образования взрослых, я не мог себе представить, как эти люди договариваются по более серьезным вопросам.
Хрущев лишился власти в октябре 1964 года, но его преемник Леонид Брежнев продолжал поддерживать с Югославией дружеские отношения. Единственный конфликт Тито с СССР случился в 1968 году, и его причиной были события в Чехословакии. Сам Тито принадлежал к тем десяткам тысяч сербов и хорватов, которые до первой мировой войны часто отправлялись в земли чехов и словаков в поисках работы. С этими братьями-славянами их роднило стремление к единству и независимости от Австрии. Хотя Тито, будучи работником физического труда, не ездил учиться в «злату Прагу» и не слушал лекций профессора Томаша Масарика, все же он выучил чешский язык и чувствовал себя своим среди этого народа.
После второй мировой войны, но еще до коммунистического переворота в феврале 1948 года, Тито посетил Прагу, и ему был оказан теплый прием. Джилас, сопровождавший его, восторженно писал о Праге в последние годы буржуазной демократии:
Чехи были точно такими, какими мы их себе представляли: счастливые, добрые, хорошо одетые, в экстазе от своей демократии и славянства и очень благожелательные к южным славянам. Их площади превратились в море цветов, а улицы в поля колышущихся людских голов-зерен и расцветающие лужайки. Там собрались люди всех возрастов, празднично одетые. Стояли ряды девушек и юношей в народных костюмах. Сидя там рядом с Тито и испытывая тревогу за его безопасность, потому что в этой стране скрывались беглые усташи, тем не менее я чувствовал, как меня уносит волна энтузиазма и всеобщей радости. А Тито еще более поддался этому настроению, он улыбался, махал рукой, вскочил с места, но не потерял достоинства [451] .
451
Джилас М. Подъем и падение. Лондон, 1985, стр. 118-119.
Несмотря на свои коммунистические принципы, Тито восхищался буржуазным президентом Эдуардом Бенешем, но еще большую симпатию у него вызвал остроумный и обаятельный министр иностранных дел Ян Масарик, сын знаменитого профессора и первого президента Чехословакии. После захвата коммунистами власти в 1948 году Бенеш в отчаянии подал в отставку, а Ян Масарик разбился насмерть, выпав из окна в Праге, то ли совершив самоубийство, то ли став жертвой политической расправы. Истинная причина его смерти так и не была установлена. Хотя Тито приветствовал приход к власти нового жестокого режима, Чехословакия позже присоединилась к числу стран, обличавших югославскую компартию. В застенках «златой Праги» у коммунистов и коммунисток жестокими пытками вырывали признания в том, что они «титоисты», а затем их ждало повешение или каторжные работы на соляных шахтах.
Чехословакия стала самым покорным и бесхребетным из всех советских сателлитов. «Счастливые, добрые» люди, приветствовавшие Тито перед переворотом, теперь были подозрительными и несчастными. Когда компартия проводила митинг или иное свое сборище, туда являлись десятки тысяч человек из-за боязни, что в случае неявки на них донесут соседи. В трагическом Еврейском музее в Праге женщина-экскурсовод,
В 1915 году Тито служил на галицийском фронте рядом с чешской частью Ярослава Гашека, будущего автора «Бравого солдата Швейка». В то время как Тито попал в плен не по своей воле и даже в плену хранил верность Габсбургам, Гашек сам перебежал к русским, предав Австро-Венгерскую империю и чехов, и вступил в Российскую коммунистическую партию, став комиссаром. В коммунистической Чехословакии Гашека изолировали [452] , а Швейк, хитрый пассивный противник Габсбургского режима, был возведен в ранг национального героя. Однако теперь чехам приходилось иметь дело с куда более жестоким и коварным правительством. Роман Гашека начинается с эпизода в настоящей, не вымышленной, пивной «У Калиша» вскоре после убийства в 1914 году в Сараеве. Тайный полицейский агент пытается разговорить Швейка в надежде, что тот допустит подрывные высказывания. В конце концов он арестовывает Швейка за то, что тот сказал, что мухи оставили свои следы на портрете императора Франца Иосифа. Пятьдесят лет спустя портрет императора все еще висит в пивной «У Калиша», являясь теперь приманкой для туристов. Однако посетители, которые пили все такое же превосходное пиво, сильно побаивались вступить в разговор с иностранцем. Один человек, который сказал было пару банальных фраз то ли о погоде, то ли о спорте, буквально отскочил от меня в испуге, стоило мне упомянуть о бравом солдате Швейке. У университетского преподавателя, специалиста по Гашеку, невольно вырвалось восклицание в стиле швейковского юмора, когда я спросил, не считается ли эта книга подрывной литературой и разрешается ли ее свободно читать. Ответ был: «Да, везде – но только не в армии».
452
Неясно, что в данном случае имеет в виду автор: писатель Ярослав Гашек скончался в 1923 году.
В конце 50-х и в 60-х годах чехословакам стали разрешать ездить на отдых в Югославию, но только в группах под наблюдением. Однажды я ехал в поезде с такой группой по Австрии и Словении и слышал, как старший группы пичкал своих подопечных антититовской пропагандой. Он отпускал неуклюжие шутки по поводу югославской политики децентрализации, спрашивая, например, есть ли у кого-нибудь «децентрализованное время». Пройдясь насчет Джиласа, он затем запел, кривляясь, партизанскую песню о Тито «Маленькая, белая фиалка». Это было в 1958 году – после того, как чехословаки уже испытали на себе десять лет жестокой диктатуры.
Прошло еще десять лет, прежде чем в январе 1968 года честный и приличный человек Александр Дубчек сменил Антона Новотного на посту первого секретаря ЦК КПЧ и начал реформы, которые позже назвали «Пражской весной». Наибольший энтузиазм они вызвали у студентов и интеллектуалов; рабочий класс, избалованный подачками, цеплялся за свои удобные рабочие места и кое-какие привилегии и отнесся к ним поначалу довольно равнодушно. Но теперь в пивной «У Калиша» разговоры велись свободно, без опаски, а я остановился в одной из любимых гостиниц Гашека «Золотом гусе». К июню на улицах Праги стали часто стихийно собираться люди группами по десять-двадцать человек и обсуждать ход реформ и угрозу советской интервенции. Как-то раз я наблюдал за тем, как иностранные телеоператоры снимали одну из таких уличных дискуссий. Репортер спросил выступавшую молодую женщину, не боятся ли чехи вторжения советской армии. «Ne bojemy!» («Мы не боимся!») – ответила она, но тут же остальные участники дискуссии заглушили ее слова печальными выкриками «Bojemy!» («Боимся!»). Присутствовавший там же английский обозреватель Нил Ашерсон заметил, что в Будапеште, Варшаве и тем более в Белграде мы бы не услышали такого ответа. Дух Швейка, возможно, и привел к краху Габсбургскую империю, но с русскими ему было явно не совладать.
За несколько дней до вторжения в Чехословакию Тито сам посетил Прагу и ему был оказан очень теплый прием. Он одобрил реформы Дубчека, но предупредил об опасности, которую несет для Чехословакии германский реваншизм. Писательница Нора Белофф, настроенная враждебно к Тито, увидела в этом пример двойственного отношения Тито к делу свободы. Но вполне вероятно, у Тито уже тогда были предчувствия, что старые антипатии немцев к чехам и сербам могут сыграть определенную роль в распаде Чехословакии и Югославии, как это действительно произошло через двенадцать лет после смерти Тито.