Иприт
Шрифт:
Для стиля эпохи нам кажется более характерным воздвижение Ленинстроя, переименованного из Волховстроя.
Вспомните эти колоссальные пространства российской равнины, схваченные гранитом и бетоном в пруды и шлюзы.
Пруды имеют очертания турбин.
Все низко, приземисто, пропахло, так сказать, гранитом и иногда, как мухомор на мшистой осенней поляне, блеснет купол клуба или музея.
Жилища не превышают четырех этажей, но посмотрите, как они развернулись вширь, как утонули среди лесов и парков. Они тоже имеют цвет
А эти проволоки, разносящие по всему Северу белую мощь Ленинстроя!
Самоед, оставивший кочевье, в деревянной своей избе читает при свете лампочки Вольтера и Энгельса, фабрики, наполненные гулом машин, учреждения, где не уменьшилось — увы — число комиссий и секций, и, наконец, мы с вами, читатель, приехавшие на экскурсию в Петербург, этот странный город, созданный Империей.
Наконец, трамваи и поезда.
Наконец, наша электрифицированная кухня.
Теперь попытаемся, читатель, восстановить в памяти тот вечер, когда Ленинстрой почувствовал запах трех крестов.
В этот вечер, далеко от Ленинстроя, в войлочной юрте, наш знакомец Ганс Рек мирно дремал, опившись кумыса.
Один из добровольных сыщиков завода, где директорствовал Ши, арестовал китайца Син-Бинь-У. Ши, разглядывая ученика комуниверситета, отказался: «нет, не тот». Его смущал слегка шрам на подбородке китайца, но он твердо помнил почти европейский профиль похитителя формул целлюлозы Ши.
И тогда же все еще продолжались по всему Союзу Республик празднества в честь коммунистических революций.
Никто не обращал внимания на то, что Англия, обвиняя Союз в пропаганде в Индии, слала ультиматум за ультиматумом. Их с презрением печатали позади агентских телеграмм, сообщающих подробности о революциях и краткие биографии вождей.
Казалось, капиталистический мир трещал по всем швам.
В честь этого Волхов и Нева особыми безвредными составами были окрашены в красный цвет. Огромные прожектора, введенные под воду, освещали реки, превращая их в неимоверные рубины.
Весь путь до Архангельска и весь Архангельский порт были иллюминированы, и там племянник Дурова, Виталий Дуров, показывал изумленным самоедам дрессированных китов.
Ленинстрой своей иллюминацией был подобен красной звезде.
Шлюзы горели фантастическим светом.
Густые толпы народа с восторженным пением гуляли по улицам.
Серпантин обвил деревья бульваров.
Автомобили самых необыкновенных устройств — то медведи, то олени, то моржи — катали детей по площадям и паркам.
Но самое главное увеселение было не то.
На дымовых завесах, плотно окружавших Ленинстрой, показывались кинокартины.
Веселые ковбои, авантюристы, погони и драки. Или вдруг — Вавилон или Египет.
Но ждали не этого.
Ждали Чарли Чаплина.
Вот он наконец под хохот огромных толп появляется, ковыляя среди облаков. Он гонится за каким-то старичком. Толстый
Как он смешон, ах, как он смешон, этот Шарло!
Тс… тс… он опять. Он едет на муле. Но это едет не человек, черт возьми! Это едет сам смех. У него каждый волосок вызывает неудержимый, неиссякаемый смех.
Но дело даже не в этом.
Дело в том, что сейчас будут показывать знаменитую картину, о которой стоит подумать не меньше, чем об ультиматумах Антанты.
Это Госкино купило Шарло на снимки в советском сценарии.
Пускай злятся капиталисты.
Шарло участвует в картине:
«Шарло и Комсомол».
Три недели самыми крупными буквами печаталось в газетах.
Крупнее заголовка газет.
Газета еле вмещала такие огромные буквы:
«ШАРЛО И КОМСОМОЛ»
«ШАРЛО И КОМСОМОЛ»
«ШАРЛО И КОМСОМОЛ»
Эта картина должна была начаться ровно в 10 часов вечера.
Не мешало бы для успешного демонстрирования ленты прочистить дымовые завесы доброй щеткой.
Что ж их прочищать?
Дым густой, как дерево.
Словно самая страшная грозовая туча, повисли над городом дымовые завесы.
И вот к моменту, когда должен был появиться в великолепной советской фильме Шарло, остановились трамваи, поезда надземной дороги, кондуктора метрополитенов объявили получасовую забастовку. Автобусы и автомобили замерли. Случилось несколько легких аварий, так как шоферы, заглядевшись в небо, забыли выключить мотор.
Даже футболисты матча Ленинстрой — Калькутта забыли свой мяч, и мальчишки утащили его.
Но посмотрите, появляется надпись: «Лента съемки Госкино „Шарло и Комсомол", заснятая в Калифорнии. Роли исполняют:…»
Да, ровно в десять.
Госкино не обмануло, как затмение.
* * *
Ровно в десять над дымовой завесой, укутавшей Ленинстрой, высоко в рекордной пустыне показались аэропланы.
Стая аэропланов, голубых и почти неуловимых глазом, как москит.
Крылья их имели отметки трех крестов.
Снаряды, украшенные тремя крестами, внезапно испортили дымовую завесу.
Сбрасывание бомб продолжалось восемь минут.
Затем аэропланы сделали ровный круг и удалились.
* * *
Взрывы бомб были не громче лопнувшей шины автомобиля.
Но радио, прервав очередные сообщения, закричало:
— Газы!
— Газы!
— Газы!..
И тотчас же все телефонные аппараты. Все рупоры. Все площади и квартиры завыли металлическим криком: