Иприт
Шрифт:
А внизу заманчиво блестели желтые песочные тропинки, по которым изредка пробегала лисица или шарашился неумело медведь. Однажды водолив подстрелил из револьвера козулю, и они слезли вниз.
— А далеко мы умахали, должно быть, Син-Бинь-У?
— Та-а…
— Здесь, поди, ни войны, ни людей…
— Та-а…
— Здесь мы с тобой Робинзонами заживем. Наберем сейчас на всю зиму кедровых орехов, груздей насолим и начнем варить самогон.
— Та-а…
— Если разбить тут палаточку на манер лесных подвижников и отдохнуть годика два…
Вдали мягко шелестел
Но из-за поворота на просеку выскочил автомобиль, и человек с маузером в руке крикнул им:
— Велосипедиста со шрамом на подбородке не видали?
Китаец подпрыгнул к нему.
— Как ты сказал?.. А…
Водолив ошеломленно глядел на пустое сиденье машины: там лежала связка летучих мышей, издали похожая на связки винных ягод.
— Едят? — спросил он с опаской. — Уже едят.
Человек с маузером нехотя ответил:
— Это так… случайно, подвернулись, с нашей фабрики. Вы не беспокойтесь, они теперь спят. Так не видали такого?
— Кюрре? — спросил китаец.
— Словохотов? — воскликнул водолив.
Комиссар Лапушкин ответил, указывая на автомобиль подъезжавших монахинь:
— А по-моему, просто дезертир от них. Однако как похитившего казенный самолет имею полное право арестовать и доставить по принадлежности.
Китаец и водолив влезли в автомобиль монахинь, и поездка продолжалась дальше.
Не будем описывать их дальнейших похождений в этой поездке, но скажем кратко: о велосипедисте со шрамом на подбородке не было слышно.
Если люди едят хлеб, даже белке стыдно питаться орехами.
Тем паче представителю великой китайской республики.
А чтоб есть хлеб, надо его зарабатывать. Это вам подтвердит и кодекс законов о труде, если вы мне не верите.
Китаец Син-Бинь-У, памятуя декрет об обязательном бритье, открыл парикмахерскую в кедровом лесу, в плантациях, где собирали орехи, необходимые для приготовления поглотителей газов.
Еще опыт войны 1914–1918 годов показал, что лучшей защитой от газов оказались маски с угольными респираторами, предложенные Н. Д. Зелинским. В таких масках вдыхаемый воздух проходит через несколько слоев угля.
Уголь этот приготовляется особым способом для придания ему большей «активности».
Опыт показал, что лучшим углем являются продукты обугливания крепких пород и обугленная скорлупа кокосового ореха. К концу войны североамериканское правительство принимало ряд мер для получения драгоценного кокосового сырья. Было организовано даже общество, занимающееся пропагандой широкого потребления кокосовых орехов.
Немцы пользовались для своих респираторов простым древесным углем обычных пород, но их маски часто поэтому оказывались неудовлетворительными. Не имея своих кокосовых плантаций, СССР произвел опыты использования безграничных запасов сибирского кедрового ореха, скорлупа которого, как оказалось, дает весьма ценный уголь.
Одновременно с этим добывалось кедровое масло высокого качества. Вот чем объясняется то оживление, которое так поразило наших друзей в глухой тайге, в новом центре
В поселок рабочих, собирающих кедровые орехи, однажды въехал велосипедист. Он весь был в болотной глине, облепленный мухами и страшно истощавший.
Дежурному милиционеру не было дела до его истощения, он обратил внимание на его густую белокурую растительность.
— Пожалуйте бриться, — указал он рукой на парикмахерскую.
Оборванец вяло бросил велосипед. Он сел в кресло, и парикмахер, который теперь не употреблял вопросов — «побрить? постричь?», налил кипятку в чашечку. Оборванец вздрогнул, увидав в зеркале лицо — парикмахера. Но было поздно. Бритва уже коснулась его намыленной шеи.
В это время дверь отворилась, и вошел приятель парикмахера, водолив Сарнов. В руке у него блестел револьвер. Лениво поздоровавшись, он спросил:
— Не знаешь ли мастера хорошего по ружейной части, что-то очень машинка моя отдает?
— Сейчас, — ответил китаец, — побрею.
— Ну, брей, а я посижу пока, подожду…
ГЛАВА 36
О любви человека, душа которого ранена, и О НОВОЙ БИТВЕ НАД НОВОЙ ЗЕМЛЕЙ. В конце главы Наташа, несмотря ни на что, выполняет данное ей приказание
Полярное лето уже кончилось. Синие пятна незабудок на фоне шиферных скал казались кусками неба, просвечивающими сквозь тучи.
— Аэроплан, — доложил самоед, подходя к Нетлоху, гуляющему с Наташей.
— Хорошо, — ответил Нетлох, — скажите всем, чтобы приготовили ружья, — и, обратясь к Наташе, прибавил: — Друг мой, вы знаете ли, что это конец?
— Конец?
— Да, конец, по крайней мере, нашей части; англичане не станут возвращаться напрасно. Очевидно, они обезопасили себя и от наших газов и от наших лучей. Не надо нервничать. Мы будем еще драться. А Советский Союз имеет и без нас источник азота. Его приготовляют в Донбассе и в Кузнецком районе, и около Ипатьевска. Даже нашу задачу регулирования теплого течения решат и без нас… Нам остается только драться как можно дольше и как можно лучше.
— Я люблю вас, — произнесла Наташа неожиданно для самой себя.
— Я знаю, Наташа, но не надо об этом говорить. Я никого не люблю. В детстве меня ранила вещь, на которую я не должен был бы обращать внимание: тайна рождения. Как рассказать вам, русской, здесь, на Новой Земле, и перед смертью, что я бежал от жизни потому, что мой отец оказался не моим отцом и даже друг моего отца оказался не моим отцом… Но всего я не могу сказать даже тебе. Я англичанин, Наташа, и во мне сильна гордость расы. А сейчас я ношу глупое имя. Моя странная фамилия, это прочтенная сзади наперед фамилия моего действительного отца. Я бросил родину, лабораторию и бежал в Россию — в другой свет. Я забился сюда к полюсу, к моржам, отрезал себя от мира и нашел здесь новое дело и новое мировоззрение. Разумом я понимаю, что моя обида ничтожна, что я должен забыть ее. но гордость расы в моей крови… Быть мулатом для меня позорно… Называйте сейчас меня Робертом, Наташа.