Иприт

Шкловский Виктор Борисович

Бритва ожесточенно точилась о ремень. Заказчик продолжал выть. Наконец, китаец даже побелел от злости. Водолив сказал сочувственно пациенту:

— Вы, гражданин, будьте спокойны, а не то как бы он вас не полоснул, — ишь белки-то выкатил.

И несчастный Ганс замолчал.

На средине подбородка китаец кинул бритву и, указывая в мыльное пятно, сказал водоливу:

— Он.

— Кто?

Китаец, задыхаясь, протянул:

— Кюрре.

— Как!

Водолив растер

пальцем мыльную пену и проговорил задумчиво:

— Ничего не вижу. Побрей-ка еще.

Ганс лежал в кресле без памяти, весь облитый мылом. Китаец трясущимися руками водил бритву. Наконец весь шрам был выбрит, а остальное китаец не имел сил докончить. Водолив попробовал, но бритва скользнула в его пальцах, как рыба в воде.

— Тот самый, — сказал водолив.

— Кто?

— Пашка Словохотов.

Водолив вытащил полотняный мандат и, показывая его китайцу, сказал:

— Я его арестовываю.

Китаец махнул бритвой.

— Не, я брила. Рек мой.

— Какой Рек — это Словохотов.

— Рек!

— А я тебе утверждаю — Словохотов!

Тут китаец тоже вытащил полотняный мандат и проговорил:

— Я его арестовывай!

Ганс очнулся. Два человека, потрясая полотняными мандатами, кричали об его аресте.

Тогда Ганс вспомнил, что где-то в карманах у него валялся полотняный мандат, оставшийся еще на станции Актюбинск, когда китайца внезапно начали качать.

Третий мандат показался в воздухе, и Ганс проговорил с достоинством:

— Граждане, я вас арестую!

В это время распахнулась дверь, и комиссар Лапушкин появился на пороге в сопровождении одной из монахинь.

— Сарнов, тебя эта гражданка интересуется видеть.

Увидев три мандата и Ганса между них, он вздрогнул.

— Ты, — подскочил он к Гансу, — а велосипед где?

Ганс махнул мандатом.

— До выяснения причин я вынужден, конечно, вас арестовать, неизвестный гражданин. Пожалуйте со мной.

Водолив вскипел:

— Кого ты хочешь арестовывать, мышиная твоя рожа! Это мой арестованный!

— Мой! — закричал китаец.

— Мой! — завопил Ганс. — Это я за ними гнался.

Лапушкин выпустил револьвер.

— Кого же нам арестовывать?

Все остолбенело глядели друг на дружку.

Наконец Лапушкин догадался:

— Граждане, я арестовываю вас всех троих.

И он достал громадный полотняный мандат.

— Как дезертиров, — добавил он вдохновенно. — Дезертиры-мыши.

На улице их встретили монахини. Они с воем бросились к Гансу, но комиссар Лапушкин, все еще не уверенный в силе своего мандата, приказал им нести караульную службу.

Так под конвоем монахинь они подошли к районному совету.

Толпа крестьян встретила

их ревом. Это немецкие колонисты узнали уцелевших конокрадов.

— Кого ведут?

— Конокрадов!

— Эй, сюда, ребята, конокрадов ведут!

— Где конокрады?

— Бей их!..

Толпа запрудила деревенскую улицу. Немцы порывались к своим конокрадам, глубоко сожалея, что от жары не прикончили их жизнь гораздо ранее. От такого сожаления немцы даже выронили покупки, за которыми приехали в село.

Охрана им показалась подозрительной, и они с дубинами в руках окружили монахинь.

— Так вернее, — сказал старый Гольц.

Он достал мандат, выданный Советом Колонии, и пока развертывался крепкий синий платок, плотно укутавший мандат, из толпы раздался голос:

— Да ведь это он же!

— Кто? — закричала раздраженная толпа.

— Империалист наш!

Группа костромских гостей — рабочих с заводов, вырабатывающих фосфориты, пробилась сквозь толпу. Гладкий режиссер ощупал Ганса. Надежда опять загорелась в его глазах. Он обернулся к своим товарищам.

— Это наш бежавший империалист!

Он со всей актерской строгостью обратился к толпе:

— Граждане, расступитесь. Я арестовываю этого империалиста, как бежавшего из нашей банки.

Син-Бинь-У завопил:

— Это мой!

— Мой! — закричал водолив Сарнов.

— Наш! — закричали монахини.

Комиссар Лапушкин затряс револьвером:

— Мое, как представитель власти на местах, арестовываю!..

Немец Гольц наконец достал из синего платка мандат, развернул его и, как в кирхе, проговорил протяжно:

— Арестованные конокрады принадлежат нам.

Гости из Костромы окружили их третьей плотной цепью.

Все топтались, и никто не мог сдвинуться с места.

На балкон дома вышел секретарь Совета.

— Чего вы там? — спросил он, почесывая голову.

Из толпы завыли:

— Конокрады!..

— Империалисты!..

— Соблазнитель!.. Соблазнитель!..

— Словохотов!..

Секретарь послушал, опять почесался и сказал:

— Должно быть, беспатентных торговок позабрали. Вот орут!

Он послушал и наконец, лениво перегнувшись через перила, проговорил:

— Гражданки арестованные! Ступайте в темную, ведь коли вас сейчас разбирать, ничего не поймешь. Ясно одно, без патента где же торгуют. А там посидите, мы и придем вот после обеда, и разберем вас честь честью. Граждане, не мешайте обороне социалистического отечества, поскольку она является выразителем…

Но тут кто-то крикнул изнутри:

— Секретарь…

— Иду, — и секретарь лениво, словно в болоте, пошел в присутствие.