Иркутск – Москва
Шрифт:
— Бог в помощь. Пускай попробуют. Только и мы ведь не продешевим, коли честный торг пойдет. А на любой другой — не согласимся. Благо, цену свою знаем…'
Этот короткий обмен мнениями Председателя правительства и Морского министра России, происходивший на верхней прогулочной палубе «Болтика» в то самое время, когда выстроенный в ирландском Белфасте крупнейший трансатлантик Британии и мира величественно приближался к терминалу компании «Уайт Стар», был через сутки буквально дословно воспроизведен в материале корреспондента «Нью-Йорк Таймс».
У Столыпина эта статья вызвала одновременно раздражение и восхищение: ни он, ни Дубасов,
Ради встречи российской делегации американцы задержали на десять минут начало схода пассажиров с лайнера. Но каких-либо иных неудобств именитые попутчики из России им не доставили. По просьбе царского Премьер-министра, заранее согласованной с принимающей стороной, никаких салютов, оркестров и ковровых дорожек у борта парохода не было. После коротких приветствий со стороны госсекретаря Джо Хэя, морского министра Мортона и военного — Тафта, гости и встречающие быстро разместились в ожидавших их авто, тотчас же резво покативших на Центральный вокзал. Туда был подан пульмановский экспресс президента.
Последний, седьмой вагон поезда был оборудован открытой площадкой, по типу эстрады. Это вызвало неподдельный интерес у Столыпина. Как оказалось, именно оттуда, недавно заступивший на свой второй срок Теодор Рузвельт общался с народом во время многочисленных предвыборных поездок…
За неполных пять часов преодолев почти 360 километров железнодорожного пути, разделявшего, или точнее сказать, — соединявшего Нью-Йорк с Вашингтоном, русские гости смогли не только предметно пообщаться с первыми персонами Госдепа, но также воочию оценить индустриальную мощь их молодой, но уже поистине великой страны.
За вагонными окнами, словно в калейдоскопе сменяя друг друга, коптили весеннее небо сотнями труб механические заводы и верфи Филадельфии, пороховые фабрики Уилмингтона и металлургический гигант Балтимора. Мелькали мимо мосты, развязки, эстакады, разъезды. Краны, пакгаузы, депо, склады. Забитые караванами барж и пароходов фарватеры Дэлавера… Да, жизнь здесь, в Америке, действительно била ключом! А для наблюдателя, непривычного к картинам масштабной промышленной лихорадки, — ключом гаечным. Из тех, что сегодня используют при смене колес на карьерных самосвалах…
Когда поезд плавно подтягивался к дебаркадеру столичного вокзала, Дубасов тихонько шепнул на ухо князю Хилкову:
— Как же они прут, Михаил Иванович! Как прут…
— А я ведь предупреждал Вас, адмирал. И то, что Ваше Морское ведомство до сих пор заискивающе смотрит в сторону французских верфей и заводов, считал и считаю прискорбной ошибкой. Вы же сами все видите: вот где они — мощь и прогресс! Ну, и еще у немцев, конечно… Смотрю на это, и будто слышу Рахманинова…
— Если бы я один все решал.
— Вот то-то и оно… Но, ничего, надежда уходит последней. Даст Бог, пока умница Петр Аркадьевич в большом фаворе, кое-что сделать успеем. На него, как погляжу, сие зрелище куда большее впечатление произвело, чем все любезности господина Хэя и присных.
* * *
Хотя президент
По нему североамериканцы получали от России гарантии в отношении Филиппин и иных островных владений САСШ в южных и западных водах Тихого океана, а также обещание непротиводействия политике «открытых дверей» на юге Кореи, в Японии, центральном и южном Китае. Со своей стороны, янки в целом принимали сложившееся по итогам войны статус-кво. И соглашались с политическим доминированием Российской империи на всех фактически и так ей уже полностью подконтрольных циньских землях.
Теперь урегулировать все спорные вопросы с пекинским и сеульским правительствами Санкт-Петербург мог, не опасаясь заокеанского вмешательства. Однако, Вашингтон потребовал экономических «отступных»: в отношении Маньчжурии и севера Кореи американский капитал получал от царского правительства «особое благожелательство по сравнению с иными державами при рассмотрении вопросов конкурентного предложения».
Эти договоренности стали публичным компромиссом, разграничившим сферы и границы зон политико-экономического влияния России и САСШ в Юго-Восточной Азии. Но за его строками остались тайные гарантии сторон «о не пересечении красных линий» в отношении Китая и Японии и взаимоподдержке при «покушении» на них третьих стран. Американцы, кроме того, определенно дали понять, что в самое ближайшее время они выступят с серьезным демаршем в отношении Лондона, настаивая на недопущении пролонгации британского союзного договора с Токио после 1905-го года. Понятно, что за этим стоял некий, уже наметившийся интерес Вашингтона к Тайваню.
Не менее значимым для Петербурга стало то, что Рузвельт согласился поддержать русскую позицию на предстоящем Конгрессе, когда Токийский мирный договор будет «вынесен на суд» великих держав. Правда, с одним важным условием: американцы настаивали на отказе России от военно-морской базы на Цусимских островах. Взамен нам предлагалось рассмотреть вариант с получением в долгосрочную аренду, возможно, с правом выкупа, порта или острова, в данный момент находящихся под юрисдикцией Кореи. Правда, опять с оговорками: кроме главных коммерческих портов страны — Пусана и Чемульпо.
В случае нашего согласия, со своей стороны, янки готовы были помочь снять все вопросы о «компенсациях» в пользу прочих Держав. Все-таки, корейский Император и его правительство формально стали на сторону японцев в этой войне. Пусть вынужденно, после оккупации столицы самураями, под угрозой смерти. Но теперь, невзирая на «сопутствующие» обстоятельства, повод для «стрижки сеульских купонов» у Петербурга имелся железобетонный.
Многозначительно переглянувшись со Столыпиным и Русным, Дубасов не стал загонять вопрос «в угол». На удивление слабо сопротивляясь нажиму Рузвельта, Мортона и Тафта, адмирал, чьей первейшей заботой, вообще-то, было убедить Госдеп дать согласие на флотскую «сделку века» по продаже латиноамериканцам нескольких наших кораблей, впервые озвучил в качестве объекта возможного интереса Российской империи остров Квельпарт. Он же Чеджудо, по-корейски… Он же — будущий «Русский Гибралтар Тихого океана».