Иркутск – Москва

Чернов Александр Борисович

«Кстати, занятно будет посмотреть на реакцию Макарова, когда он поймет, на что способны в будущем господа-самураи, если мы их вовремя не остановим. А там, за этой грозно-утонченной красотой железа, много чего интересного. И Пять углов под одной крышей, и Нанкинская резня, и Отряд 731…»

Когда Петрович на цыпочках проходил мимо медсестры, ожидавшей его возле палаты Макарова, вместо заслуженной им укоризны, услышал лишь краткое: «Температуры пока нет. Пожалуйста, поторопитесь.» Все остальное сказали ее глаза. Но… спешить-то оказалось и некуда. Тихонечко притворив за собой дверь, он подошел к высокому изголовью кровати Степана Осиповича и с удивлением обнаружил, что его не ждут. Командующий спал. Спокойным, крепким сном, с доброй,

умиротворенной улыбкой на губах.

"Упс-с. Дилеммка создалась, однако. Будить, иль не будить? Жечь, иль не жечь? Вот в чем вопрос… Разбужу, и кто знает, может, этим его убью? Если так спокойно заснул сейчас, значит, есть хороший шанс, что пойдет на поправку. Стало быть, ни в коем случае нельзя этот спасительный сон прерывать. Тогда, что же остается? Жечь? Таков был его прямой приказ. Но до завершения Токийской операции мы больше не увидимся, до выхода флота остались считанные часы. Как пройдет там все, и встретимся ли мы вообще?..

Ладно! Будь, что будет, рискну задницей в очередной раз. Вновь неподчинение начальству. Про нарушение инструкций куратора, вааще молчу. Но, в конце концов, разве мог Василий в спутницы жизни выбрать какую-то безответственную вертихвостку?"

Так некие «веселые картинки», по сути являвшиеся сверхсекретными документами под грифом с тремя нулями, избежали роковой встречи с выгребным жаром голландки. Но прежде чем попасть в руки Степана Осиповича, аккуратно сложенные вчетверо, они оказались в маленьком, внутреннем кармашке скромного, коричневого платья. Возле самого сердца той, о ком в эти минуты со светлой грустью вспоминал Василий Балк, глядя на черный абрис гор Квантуна, едва различимый за кормой на фоне ночного, звездного неба…

* * *

Рассматривая эскизы корабля, порожденного «подсказками из будущего», новаторским инженерным «почерком» Костенко, и дерзким до гениальности полетом мысли Макарова, восхищенный Петрович даже прокомментировал увиденное вслух:

— Вот это номер! Будто «Ямату» я для него и не рисовал… Ай, да Дядя Степа, ай, да сукин сын! Кой черт, спрашивается, дернул меня показать ему еще и «Китаками» с «Симакадзе»? Ведь такие вкусности существовали у самураев в единичных экземплярах, а тут речь ведется, как минимум, о постройке пары дивизий. Однако, Макаровским пароходикам японские изыски — не ровня.

Но только ли макаровским? Полиевктович — красава! Изваял, как Микеланджело Давида. Пропорциональность и логичная «предельность достаточности» неопровержимо свидетельствовали: в общей компоновке, в продуманной «упакованности» вспомогательных механизмов и систем, каналов вентиляции, паропроводов и дымоходов, уже виден яркий, самобытный талант потенциального гранд-мастера отечественного кораблестроения…

Предлагаемое к размышлению «изделие» внушало. С учетом 1905-го года, в особенности. Для начала — общее: двадцать две тысячи тонн. Четыре винта. Котломашинная установка: комплект турбин Парсонса и две мощные паровые машины на средних валах, котлы Шульца-Торникрофта, «треугольники». Длинный, относительно узкий корпус с острыми, отнюдь не линкоровскими обводами. Явно для минимизации волнового сопротивления, как и бульб в носовой оконечности ниже ватерлинии. Полубак длинный, до барбета кормовой башни. Из расчета Костенко следует, что двадцать шесть узлов при пятидесяти тысячах лошадок корабль должен выдать. Даже несмотря на весьма полный мидель, иначе столь мощную КМУ в него вписать не удалось бы. Плюс дальность под десять тысяч миль экономичным ходом.

«Круто! И, что интересно, на данный момент вполне реализуемо. По корпусу и механической части, во всяком случае. Кстати, помещения под энергоустановку заданы намеренно просторные. На вырост, похоже, на случай замены главных механизмов и котлов во время модернизации, надо понимать. Далеко смотрит Степан Осипович… А далее — частности. Тут еще интереснее…»

Броня:

борт — десять дюймов главный пояс, плюс четыре дюйма против фугасов в оконечностях, верхний пояс и батарея противоминного калибра. Главная палуба — карапас, два дюйма плоская часть и трехдюймовые скосы в районе цитадели, в оконечностях корабля трехдюймовая полностью. Лобовая броня башен главного калибра — те же десять дюймов. Как и на боковушках барбетов.

Артиллерия: три трехорудийные башни ГК, в каждой по три длинноствольных десятидюймовки. Поставлены эшелоном, в диаметрали. Одна в середине корабля и две в оконечностях. Противоминная мелочевка — четырехдюймовки. За щитами, по четыре в плутонге — два ствола на левый борт, два на правый. Плутонгов ПМК четыре, итого — шестнадцать орудий.

«Так-с, а вот, наконец, и самое вкусное. Вишенка на торте, так сказать. Только создается впечатление, что и сам-то „тортик“ у нас вишневый…»

Прямо за приподнятым клиперским форштевнем, под якорной палубой полубака, за сдвижными бронещитами установлен четырехтрубный торпедный аппарат, способный бить на оба борта. Зеркально ему — близнец в корме, у ахтерштевня. А за крайними башнями в сторону оконечностей, а также в нос и в корму от средней, за противоосколочными створками выстроились по четыре трехтрубных аппарата на каждом борту.

«Итого, в бортовом залпе получается два десятка "рыбок». Ну, а сами они каковы…? Ага! Если это и не собственно «Лонг Лэнсы», то однозначно из разряда «стремиться к этому необходимо»…

Конечно, подводные торпедные батареи безопаснее с точки зрения исключения их поражения артогнем противника. Зато палубные гораздо удобнее по секторам стрельбы. Они не занимают объемные отсеки под свое торпедное хозяйство ниже ватерлинии, не стесняют компоновку энергетической установки и артпогребов. Опасность представляют такие отсеки и самой своей огромностью. В нашей истории именно затопления помещений подводных торпедных аппаратов погубили германский линейный крейсер «Лютцов», едва не стали причиной гибели еще одного, «Зейдлица», и на несколько месяцев выбили из строя сверхдредноут «Байерн» у Моонзунда. А тут речь идет не о паре торпедных труб, а о целых батареях.

Но, допустим… И сходу получаем уравнение с несколькими неизвестными. Нам надо разработать, как сами многотрубные торпедные аппараты, что не так уж критически сложно, так и кислородные торпеды. А вот здесь — не проблема даже. Это проблемище. Причем с неизбежными взрывами, трупами и с кучей недоброжелателей на всех уровнях сопричастности. Поскольку быстрого положительного результата получить не удастся даже с Фридлендером под рукой.

Резюме: по большому счету, сие Макаровское вундерваффе способно урыть «Инвинсибл» одними пушками. Тем более, что они для десятидюймовок задали пятьдесят калибров длины. А дальше… Дальше считаем торпедный залп дивизии. И тупая арифметика: двадцать умножаем на четыре, получаем восемьдесят дальнобойных торпед с боевыми отделениями под триста-четыреста кило тротила или чего еще помощнее. Восемьдесят! Веером. По колонне главных сил противника, по его линкорам… Одно попадание — минус один корабль из линии. Если и не утопнет сразу, скорость точно потеряет. Будь то хоть «Куин Элизабет», хоть «Ривендж» с его булями-пузырями…

Нет, красиво, конечно… Очень красиво! Но, похоже, Степан Осипович все-таки не раскусил до конца изящества японской тактической задумки про ночную прелюдию генерального сражения, где их тяжелые крейсера, фактически должны были играть роль лидеров эскадренных миноносцев. Точнее, суперлидеров для суперэсминцев с суперторпедами… Конечно, учитывая возможности современных им линкоров, это занятие для завсегдатаев Клуба самоубийц. Но тут есть нюансик, и немаловажный: тяжелый крейсер, как расходный материал, подешевле торпедного линкора будет. Азиатская железная логика Сунь Цзы про необходимость сознательно жертвовать меньшим ради победы сохраненного большего, здесь видна у японцев во всей красе.