Шрифт:
В западных сказках есть причудливая некая красота, чудная, диковатая экстравагантность. Люди, от которых слышишь здесь сказки, живут в местах невообразимо прекрасных и диких, под небом, полным изо дня в день и из края в край фантастических облачных замков. Они пашут землю, нанимаются в батраки и время от времени выходят за рыбой в море. Они не настолько боятся духов, чтобы не замечать в их проделках артистизма и юмора. Да и призраки у них такие же веселые и чудаковатые, как они сами.
Уильям Батлер Йейтс, «Кельтские сумерки»
1 Встреча
Прошло чуть меньше года
Парень буквально притягивал к себе внимание и неприятности. Открытые черты лица выдавали в нём эдакого деревенского простачка, которого все любят. Такого рыжего человека мне никогда не доводилось встречать, паренёк был буквально пропитан позолотой насквозь, до самых кончиков волос. Бьюсь об заклад, что в детстве родители искупали чадо в жидком золоте, поэтому сейчас на нём сплошной золотой песок. Брови, словно радуга, расположились над глазами, нос был с горбинкой. Гармонично вытянутый подбородок, челюсть слегка шла вперёд, в связи с чем, уши, которые и без того были вытянутые, как у эльфа, казались почти не видимыми при цвете волос. Короткая стрижка элегантно носила на себе громадный зелёный котелок. Бородка больше смахивала на небритость.
Другие приняли бы его за бездельника или участника карнавала, празднующего день святого Патрика. То, что «Семнадцатое Августа» озорной гуляка и прожигатель жизни – понял сразу. Ибо сам таким являлся на тот день. Наверно, по причине схожести характеров, мы без труда нашли с ним общий язык, но мой рассказ занесло не туда.
Я шёл с прогулянной пары в более или менее приподнятом настроении. С одной стороны, мне удалось избежать нудной лекции, с другой – посредством коротких сообщений меня вчера бросила Снежана. Сердце девушки было под стать имени. Как часто бывает, горе объединяет людей. Пожалуй, только выпивка после драки может сравниться с ним [горем] в этом деле (об этом позже).
Прогулка по парку всегда меня успокаивала, было только начало осени, царило настоящее бабье лето в середине сентября. Солнце палило так, что не спасал даже квас, купленный мной пять минут назад. Когда я не спеша придавался философским мыслям и напитку, моё внимание привлёк одиноко сидящий пижон, цитирующий Чернышевского.
– Что мне делать? Что мне делать…
От неожиданности подавился, идиллия прервалась, виновник сидел на лавке и, откровенно говоря, едва сдерживал слёзы, вертя в руке сломанный зонтик. Игнорируя юношу, снова принялся за свой вкусный, холодный словно Арктика квас, погрузился в мысли и поддался загару на дневном солнцепёке.
– Что мне делать? Что же?
Моё доброе сердце не выдержало, предложил бедолаге пластмассовую
– Выпей, ты слегка перегрелся.
Сеня, а именно так парень именовался в дальнейшем с моей лёгкой руки, посмотрел на меня ошарашенными глазами, в которых горели потухшие искры надежды. «Гринмен» напоминал внезапно проснувшегося лунатика, без понимания, как он тут очутился.
– Пей, друг мой, – доброжелательно повторил своё предложение.
В наше время, скажу я вам, некоторые товарищи одеваются куда хлеще и экстравагантнее, «зелёный» не был исключением.
– Спасибо, – сказал он и отпил.
Почти сразу глаза у него округлились и вылезли из орбит, напиток чуть не последовал вслед за ними. Подобного пить ему, явно, не приходилось, наморщившись, ряженый сделал ещё глоток, морально настроившись на дивный вкус русского кваса.
– Да, сначала мне тоже было не по себе от послевкусия, – взяв бутыль, выпил добрых шесть глотков, отчего бутылка поубавилась на треть.
Беседа потихоньку налаживалась, и на странности в одежде собеседника перестал обращать внимание.
– Пить хотелось, а сейчас даже взбодрился, – весело сказал забавный малый, по-детски улыбаясь и размахивая зонтиком ухватив его ровно посередине. – Выручил!
– Не за что! – но мысль о том, что помог ближнему своему меня радовала, хотя и пытался это скрыть.
Чувствуя прилив внутренних сил, мой друг принялся крутить зелёный аксессуар, предназначенный для защиты от дождя, ещё интенсивнее. Похоже, неприятности маленького пижона куда-то улетучились и, теперь Сеня, словно вентилятором, прогонял последние из них прочь от себя.
– Так, что стряслось? Ты сломал зонт? – с иронией спросил я.
– Да, случилось самое плохое, ужасное даже, мой юный друг, – хмуро ответил тот, в больших глазах поместилась вся печаль нашего мира.
– Что может быть ужаснее? – не унимался я, на минутку мне передалось игривое ирландское настроение, ну, знаете, то, которое бывает в пятничный вечер после посещения местного паба.
– Ты говоришь чудно, но мне кажется, ты можешь понять мою скорбь, – он вдохнул в лёгкие тёплого осеннего воздуха и договорил с нотками горечи. – У меня сломался зонт…
Тут, я признаюсь, опешил не из-за того, что задал вопрос и не получил ответа, а потому, что, будучи заинтригованным, услышал то, что предполагал с самого начала в качестве шутки. На нас смотрели люди, ибо мы говорили на какой-то непонятной тарабарщине, потом выяснилось, что это всё проделки моего новоиспечённого друга. Наш дуэт не хило так шпарил на английском языке с ирландским акцентом. Что весьма странно, в школе мной усердно прогуливался лингвистический предмет и учить язык «бритов» приходилось лишь под конец четверти, когда нужно было исправлять свою итоговую оценку хотя бы на «удовлетворительно». Мне вполне хватало таких знаний, чтобы читать и переводить со словарём. Кажется, вбитая в мою голову непонятная брехня каким-то образом осталась, но вернёмся к сломанному и дырявому зонту. К тому предмету, о котором лихо грустил нерадивый владелец и без которого невозможен мой рассказ.