Ирландский трон
Шрифт:
При этих словах мой рот сжимается, но я ничего не говорю. Я стараюсь не думать об этом, о том, как быстро Коннор попытался найти способ сбежать от меня и брака и вернуться в Лондон.
— Почему ты здесь? — Спрашивает Лиам, не утруждая себя ответом Коннора. — Тебе же насрать на Ану.
Коннор хмурится.
— Я здесь, чтобы вразумить тебя.
Лиам ругается себе под нос.
— С меня хватит твоего ‘здравого смысла’, брат. Насколько я знаю, ты чуть не убил меня на том складе.
— Я спас твою чертову жизнь, — рычит Коннор. — Я заставил тебя первым выбраться из окна! Пока чертов потолок рушился вокруг нас обоих. Если бы я хотел твоей смерти… — Он тяжело вздыхает. — Ты ведешь себя как придурок,
Лицо Лиама бледнеет, его скулы краснеют, когда он смотрит на своего брата сверху вниз, они вдвоем отходят от стола медсестры и идут по коридору, продолжая свой разговор. Я держусь на расстоянии, но достаточно близко, чтобы слышать, хотя и знаю, что ни одному из них не нужен мой вклад.
— Я бы никогда не стал рисковать своей женой и ребенком, — шипит Лиам. — Это чертовски подло говорить так, Коннор. Как мой брат…
— Как твой брат, я пытаюсь донести до тебя гребаный смысл.
— Если ты скажешь это еще раз, черт возьми…
Коннор смеется, звук мрачный и злой.
— Что? Ты ударишь меня? Изобьешь? Натравишь на меня своего верного пса Найла, здесь, в больнице, в то время как твоя жена истекает кровью где-то в этих коридорах? Почему ты не с ней прямо сейчас, если ты так сильно ее любишь?
Лиам сердито смотрит на него.
— Почему твоя жена стонала в спальне моего дома с моим лучшим другом?
Блядь. Я чувствую, как мой желудок переворачивается, меня тошнит от мысли, что Лиам мог нас услышать. Я вижу, как лицо Коннора напрягается, его взгляд на мгновение устремляется на меня с выражением, говорящим, что я отвечу за это позже, но, к моему облегчению, он ничего не говорит об этом здесь. Он поворачивается обратно к Лиаму, его лицо представляет собой маску застывшего, каменного гнева.
— Сирша теперь моя, — рычит Коннор. — Не говори о ней плохо в моем присутствии. Мы здесь не для того, чтобы говорить о моей жене и ее ошибках. Мы здесь, чтобы поговорить о твоих. О том, что ты рисковал всем, что ты готов все потерять ради этой женщины, и все же ты не отступишь, независимо от того, что это делает с ней. — Он качает головой. — Все знают, какая она хрупкая. Если ты действительно любишь ее так сильно, как утверждаешь, ты положишь этому конец. Уходи и уезжай. Я даже дам тебе больше времени, чтобы уехать из Бостона, учитывая, что Анастасия сейчас в больнице.
Губы Лиама сжаты в тонкую, холодную линию.
— Я делаю это ради своей семьи, — тихо говорит он. — Ради моей жены и моего ребенка, ради их будущего. Все, что я делал, было для них. С того момента, как я увидел Ану, я хотел только ее… отдать ей все. — Его челюсти сжимаются. — Она хочет уйти, и я ее не виню. Ты знаешь, что с ней случилось из-за наших семей, наших организаций? Все они повлияли на ее боль, итальянцы, Братва, Короли, все наши связи, вражда, соперничество и ненависть, все началось с того, что София и Ана оказались втянутыми в это. Она была изуродована, изнасилована, похищена, подвергнута пыткам, куплена и содержалась как домашнее животное человеком, который, я уверен, по меньшей мере наполовину сумасшедший. Она была доведена до грани безумия, снова и снова, сломленная и превратившаяся в оболочку самой себя. Я был единственным, кто мог вернуть ее, единственным мужчиной, который любил ее такой, какая она была, сломанной или цельной, все ее части. Она могла бы остаться разбитой навсегда, и я бы все равно любил ее. Эта гребаная жизнь… — он делает глубокий судорожный вдох, его руки сжаты в кулаки по бокам, когда он смотрит на своего брата сверху вниз. — Эта жизнь тоже чуть не уничтожила меня. На это ушло мое детство, моя семья, моя мать, мой отец и мой брат…
—
— Я не буду заставлять ее жить в бегах!
Коннор вздыхает.
— Я же говорил тебе, Лиам. Ты не будешь в бегах. Покиньте Бостон на соответствующее время, держитесь подальше от этого города, Чикаго и Манхэттена, и ты и твоя семья сможете делать все, что пожелаете. Вы будете полностью свободны. Не будет ни опасности, ни бегства, никто не будет преследовать вас.
Лиам сердито качает головой.
— С чего бы нам начинать все сначала, Коннор? Кем бы я был и что бы я делал? Как я мог стать отцом, которым мог бы гордиться мой ребенок? Я прожил всю свою жизнь без цели и руководства, пока ты не ушел и не умер наш отец, и я нашел цель. Я принял наследие Макгрегора и позаботился о том, чтобы наша семья продолжала жить. Я заступился за тебя, брат, используя все то, чему ты научил меня, когда мы были детьми. И в течение многих лет я мечтал о том, что однажды ты вернешься, увидишь меня во главе стола и будешь гордиться мной. Я мечтал, чтобы ты где-нибудь услышал об этом, где бы ты ни был, если бы был еще жив. Все, чего я хотел, это чтобы ты гордился. — Его голос слегка прерывается, и я не уверена, слышит ли это Коннор, но я слышу. — Вместо этого ты хочешь, чтобы я ушел, если не умер. Ты хочешь вернуть то, от чего отказался и никогда не планировал возвращаться… ради чего? Гордости? Своего ребенка? Своей жены? Потому что позволь мне сказать тебе…
— Будь осторожен с тем, что говоришь о Сирше, брат, — рычит Коннор. У меня бы чуть сердце не екнуло, услышав это, если бы я подумала, что он говорит серьезно, потому что я ему небезразлична, а не только потому, что его гордость не позволяет ему позволять своему брату плохо отзываться обо мне без его реакции.
— Она тебя не любит, — категорично говорит Лиам. — И никогда не полюбит. Она хотела меня или, может быть, я ей не был нужен, и она хотела выйти за меня замуж только для того, чтобы сблизиться с Найлом. Но она...
— Что я, блядь, только что сказал? — Выражение лица Коннора мрачнеет, и он подходит на два шага ближе к Лиаму, сжимая руки в кулаки. — Мне похуй, где мы находимся. У нас с женой есть соглашение. Договоренность. И я знаю, что, если Сирша и сделает что-то, так это сдержит свои обещания. Кое-что, с чем ты совершенно не знаком, Лиам.
— Разве ты однажды не поклялся сохранить кресло Макгрегора любой ценой как наследник нашего отца? — Рот Лиама кривится. — Похоже, мы оба знакомы с нарушенными клятвами, брат. — Он горько смеется. — Но, когда дело доходит до побега, это твоя специальность. Ты даже сам не смог сегодня встретиться со мной лицом к лицу, чтобы сказать, что забираешь поместье обратно. Ты послал свою жену торговаться с моей.
— Сирша настояла на том, чтобы поехать самой, — огрызается Коннор. — Я собирался добиться того, чтобы тебя вышвырнули физически…
— Так, вот оно. Это не имеет никакого отношения ни к семье, ни ко мне, ни к чему-либо еще, за исключением того, что, возможно, ты исчерпал власть и богатство, которые мог выжать из Лондона, и теперь ты пришел забрать то, что оставил позади. Речь идет о деньгах и поместье…
— Речь идет о твоей гребаной жизни! — Голос Коннора повышается, он сердито рычит. — Почему ты, блядь, не веришь мне, брат, когда я говорю, что это делается и всегда делалось для того, чтобы сохранить тебе жизнь? Грэм и Сирша пришли ко мне и сказали, что, если я не вернусь и не верну себе трон, короли убьют тебя, чтобы передать его другому сыну. Они бы не потерпели, если бы у тебя была русская невеста или наполовину русский наследник. Вот почему я вернулся, и точка. Я хотел видеть тебя в безопасности, и единственный способ сделать это, вернуть свое старое право первородства и отослать тебя прочь.