Иронические юморески
Шрифт:
Казалось бы, быть вежливым очень нетрудно: заучил ряд правил — и валяй себе на здоровье. На самом деле это не так. Жизнь настолько сложна, ситуации, в которые мы попадаем в наших отношениях с себе подобными, так многочисленны и разнообразны, что выполнение самих правил требует от нашего мозга иной раз весьма серьезных логических операций, которые мы не в силах бываем произвести без помощи электронной кибернетической машины, а ее, как известно, таскать за собой всюду не станешь по причине ее абсолютной нетранспортабельности. Проще говоря, правил на все случаи жизни не напасешься. Да и мало знать правила. Надо уметь ими пользоваться. И иметь охоту к тому.
Вот случай. В вагоне метро. Молодой парень (вполне современного роста, то есть около двух метров в продольном измерении)
И что же? Думаете, он сгорел от стыда? Провалился сквозь землю? Выскочил из вагона на ближайшей станции, чтоб не ощущать на себе насмешливых взглядов? Нет! Он поднялся не торопясь, учтиво отступил на полшага в сторону, чтоб дать возможность женщине сесть, да так и висел над ней всю дорогу, уцепившись за поручни, с видом ученика, схватившего на уроке двойку. А вы знаете, какой вид бывает у школьника, когда он получит двойку? Отнюдь не пристыженный, не смущенный, а вполне независимый, я бы сказал, даже молодцеватый. Вот, мол, двойку поставили, а мне хоть бы хны! Плевать!
Скажете, просто молодой человек не знал, что в каких-то случаях надо уступать своему ближнему место. Но ведь это был вовсе не какой-нибудь ископаемый волосатик из тех, что по лесу бродят с транзисторами, а вполне благообразный, благовоспитанный, на вид, мальчик (у нас теперь до двадцати лет — все мальчик).
Ну так просто, не догадался юноша, скажете, недосообразил. Это, пожалуй, уже ближе к истине будет. Недосообразил! А точнее, не особенно и торопился с этим. Его ведь учили уступать место кому: пассажирам с детьми и инвалидам, ну еще, может быть, старикам и старухам, да еще беременным женщинам… А тут женщина попалась и без детей, и на вид как будто бы не беременная, к тому же и не совсем старуха. Вот он и рассуждал без особенной спешки, прикидывая в уме: «И не инвалид вроде, и не беременная как будто, и без детей (это уже совершенно бесспорно), и не так чтоб уж очень старуха (не спрашивать же у нее паспорт)…», а драгоценное время между тем шло… Нет, он, безусловно, усвоил, что о стариках и беременных в данном случае говорится лишь для примера, а уступать вообще надо немощным: тем, кто нуждается в отдыхе больше тебя. Только зачем ему, скажите на милость, лезть поперед батьки в пекло, показывать себя таким уж передовым? Этак-то, если уступать каждому, то и вовек посидеть не дадут. Пусть, думает, воображают, что я чего-нибудь по молодости не докумекал, а я посижу покуда. Ну, а сгонят — и ладно. Смущаться нечего. Каждый понимает, что своя рубашка-то ближе к телу.
Читатель уже догадывается: сейчас, мол, начну на современную молодежь кидаться: и такая она, и сякая, мы в наше время лучше были. Никоим образом! Кидаться я буду, нодолько не на молодежь, а на старшее поколение. На тех, кому этак под тридцать, под сорок Ведь в тридцать — сорок лет человек, что называется, в самой силе. Сорокалетние даже космонавты бывает. Л что на практике происходит? Синит этакий, в полном соку, мужчина и чувствует себя в полном, так сказать, своем праве: уж он-то никому своего места уступать не собирается. Пусть, думает, кто помоложе уступит.
Но почему? На каком основании?
— А на том основании, — скажет, — что я ррработаю. Я, может, с ррработы еду: устал!
— А я не работаю? — ответит молодой человек. — Я учусь, а учеба — тот же труд. Мне небось иной раз и потяжелей приходится, особенно в старших классах. Да еще и нагрузки тут: макулатура, металлолом, дребедень всякая. Взрослые к тому же себе два выходных оттяпали, а нам по-прежнему приходится всю неделю напролет вкалывать. Выходит, я должен поминутно вскакивать да уступать место лишь потому, что мал еще, молод, не достиг равноправия, потому что каждый — надо мной начальник. Такое положение меня только унижать может, а если и учит чему, так только хитрости: погоди, мол, вот войду в полную силу — меня тоже не сковырнешь
И верно! Почему бы взрослому не показать пример вежливости, не встать, уступив место старухе, не дожидаясь, чтоб это за него сделал кто-нибудь менее опытный и смышленый? А молодежь уже будет под взрослых подтягиваться. Ведь молодому-то ох как хочется поскорей взрослым стать и во всем быть на него похожим.
Но, конечно же, всему свое оправдание есть, на все есть причины. Каждый (в том числе и человек взрослый) знает, что нужно быть вежливым. Да ведь одно дело сказать «здравствуйте» или «до свидания», или там «извините», «спасибо», «пожалуйста». Это что? Слова! Этого добра, как говорится, для хорошего человека не жаль. А вот уступить место в автобусе или метро — это вопрос уже более сложный. Тут поневоле задумаешься, поскольку приходится поступаться чем-то существенным для себя, жертвовать своим удобством для черт его знает кого, кого до сих пор и в глаза не видел, и в дальнейшем наверняка не встретишь, так что нет никакой надежды получить за свою любезность что-либо взамен.
Скажете, что делается это скорее по невоспитанности, без каких-либо расчетов и соображений. Сомневаюсь! В общем-то публика наша стала более воспитанна, чем была когда-то. В последнее время не только юноши, но и девушки стали как-то усерднее уступать престарелым место на городском транспорте. Но это, заметьте, только на городском, а пойдите-ка вы на пригородный поезд — черта с два вам там кто-нибудь место уступит. Оно и понятно. В метро-то ехать всего две-три каких-нибудь остановки. А тут, выходит, уступил место, а сам как дурень будешь до самых Белых Столбов на своих на двоих маяться.
Может быть, думаете, на пригородном поезде какая-нибудь особенная, загородная публика, еще не приобщившаяся к вершинам передовой городской культуры? В таком случае пойдите вечерком в театр или в кино в центре города и ждите, чтоб вам перед началом сеанса в фойе кто-нибудь уступил место на лавочке. Можете и не надеяться. Все равно никто не уступит, будь вы самый что ни на есть старик-перестарик или старуха-перестаруха.
— Удивительнейшая прямо-таки, скажу вам, вещь! В метро уступят, в трамвае уступят, в электричке даже, на худой конец, уступить могут, а в кино — и думать не моги, как принято говорить! Я долго ломал голову, стараясь понять, в чем здесь дело, и только случай помог уразуметь истину.
Однажды еду в троллейбусе. С трудом протискиваюсь к выходу сквозь толпу пассажиров пенсионного возраста, вошедших через переднюю дверь. Вдруг слышу позади возмущенные возгласы:
— Эй, вы там! Старичье! Пенсионеррры! Налезли через переднюю площадку, черт вас дери! Не вылезешь из-за вас тут на своей остановке!
Уже выходя из троллейбуса, я обернулся невольно, чтоб взглянуть на этого пенсионероненавистника: нет, не юноша, не десятиклассник, а вполне зрелый, по всей видимости, самостоятельно зарабатывающий на жизнь молодой мужчина в изящной фетровой шляпе и с модными бакенбардами на тщательно выбритом, слегка располневшем, румяном лице.
Заметив мой взгляд, он сказал вполне дружелюбно и как-то успокоительно:
— Это я не вам. Это я их вот, пенсионеров, ругаю. Налезли, понимаете.
— Чем же человек виноват, если дожил до пенсионного возраста? — начал было я.
— А дожил, так надо дома сидеть! — проворчал он.
Тут и стало все ясно. Если ты старый, если ты дряхлый, если в тебе душа еле держится, то нечего вылезать на свет божий. Твое дело дома сидеть, благо государство обеспечивает тебя пенсией, а ты, вишь, еще лезешь куда-то, лишая удобства тех, в ком кипят еще силы, да еще требуешь к своей особе внимания! Ну, ладно, если ты мне попался в метро, то я тебе окажу внимание: уступлю место на лавочке, потому что в метро установлено такое правило. Но в театре — это уж увольте, пожалуйста. Здесь такого правила нет, потому что никто тебя силком не тянет в театр ходить. В театр или кино каждый ходит по своей доброй воле, за свои денежки, и если тебе тяжело стоять в фойе, подпирая стенку спиной, то сиди дома да ешь галушки.