Исаак Бабель

Бабель Исаак Эммануилович

Долго я тяжкие цепи носил, Долго скитался в горах Акатуя, Старый товарищ бежать пособил, Ожил я, волю почуя…

Мендель(ударом кулака вышибает оконную раму). Бей.

Пятирубель. Сатана, а не старик!

Голоса из трактира:

— Форсовито гуляет!..

—

Ничего не форсовито… Обыкновенно гуляет.

— Обыкновенно так не бывает. Помер у него кто-нибудь?

— Никто у него не помер… Обыкновенно гуляет.

— А причина какая, по какой причине гуляет?

Рябцов. Поди разбери причину. У одного деньги есть — он от денег гуляет, у другого денег нет — он от бедности гуляет. Человек ото всего гуляет…

Песня гремит все могущественнее. Звон гитар бьется о стены и зажигает сердца. В разбитом окне качается звезда. Заспанные девки встали у косяков, подперли груди шершавыми руками и запели. Матрос качается на расставленных больших ногах и подпевает чистым тенором.

Шилка и Нерчинск не страшны теперь. Горная стража меня не поймала. В дебрях не тронул прожорливый зверь, Пуля стрелка миновала…

Потаповна(пьяна и счастлива). Мендель, мама моя, выпейте со мной! Выпьем за нашу ясочку!

Пятирубель. Швейцару на почте морду бил. Вот какой старик! Телеграфные столбы крал и домой на плечах приносил…

Шел я и ночью и средь бела дня, Вкруг городов озирался я зорко, Хлебом кормили крестьянки меня, Парни снабжали махоркой…

Мендель. Согни мне спину, Нехама, налей жидовский суп в мои жилы!.. (Он бросается на пол, ворочается, стонет, хохочет.)

Голоса из трактира:

— Чисто слон!

— У нас и слоны слезами плакали…

— Это врешь, слоны не плачут…

— Говорю тебе, слезами плакал…

— В зверинце я слона одного задражнил…

Митя(Урусову). Фомину приходить или рано? Урусов. Рано.

Певцы поют во всю мочь. Песня грохочет. Гитары захлебываются, дрожмя дрожат.

Славное море — священный Байкал, Славный мой парус — кафтан дыроватый, Эй, баргузин, пошевеливай вал. Слышатся грома раскаты…

Страшными,

радостными, рыдающими голосами поют слепцы последние строки. Окончив песню, они встают и уходят, как по команде.

Митя. И всё?

Запевала. Хватит.

Мендель(вскочил с пола и затопал). Военное мне дай! Жизнь, музыкант, дай!

Митя(Урусову). Фомину взойти или рано? Урусов. Самое время.

Митя подмигивает Фомину, сидящему в дальнем углу. Фомин рысью подбирается к столу Менделя.

Фомин. С приятным заседанием!

Урусов(Менделю). Теперь, дорогой, оно у нас так будет — потехе время, делу час. (Вытаскивает исписанный лист бумаги.) Читать, что ли?

Фомин. Если вам нежелательно, скажем, плясать, то можно читать.

Урусов. Сумму, что ли, читать?

Фомин. Согласен на такое ваше предложение.

Мендель(во все глаза смотрит на Фомина и отодвигается). Я песни приказывал…

Фомин. И петь будем и гулять будем, а придется помирать — помирать будем.

Урусов(читает очень картаво). «…Согласно каковым пунктам, уступаю в полную собственность Фомину Василию Елисеевичу извозопромышленное заведение мое в составе, как поименовано…»

Пятирубель. Фомин, ты понимай, паяц, каких коней забираешь! Кони эти миллион пшеницы отвезли, они полмира угля перетаскали. Ты от нас всю Одессу с этими конями забираешь…

Урусов. «…А всего за сумму двенадцать тысяч рублей, из коих треть при подписании сего, а остальные…»

Мендель(указывает пальцем на турка, безмятежно курившего кальян в углу). Вон человек сидит, обсуждает меня.

Пятирубель. Верно, обсуждает… А ну, стукнитесь! (Фомину.) Ей-богу, сейчас человека убьет.

Фомин. Авось не убьет.

Рябцов. Дуришь, дурак! Гость этот — турок, святой человек.

Потаповна(потягивает вино мелкими глотками и блаженно смеется). Папочкина дочка!

Фомин. Вот, дорогой, тут и распишись.