Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Шрифт:
Несколькими строками выше я уже оговорил, что другая — хилиастическая и тоже не признающая теодицею — метафизическая традиция является традицией, диаметрально (и именно диаметрально) противоположной гностической.
Согласно этой традиции, зло порождено наличием, помимо бытия, сотворенного Богом, еще и нетварной Предвечной Тьмы — той самой, про которую сказано: «И тьма над бездною».
Я называю такую — хилиастическую — метафизическую традицию антигностической (то есть именно диаметрально противоположной гностической) потому, что и для гностиков есть Творец и Тьма.
Только для гностиков Творец — это злой и никчемный Демиург, а Тьма —
А пока Творение не уничтожено, пока Творец не капитулировал (или не погиб вместе с Творением) — все неисправимо отягчено злом. Зло имеет тем самым неискореняемый фундаментальный характер. Оно тождественно Творению как таковому. А еще точнее — союзу Творца и Творения. Повторяю, для гностиков Творение пропитано злом, наполняющим каждую пору этой омерзительной выдумки Демиурга. И любое совершенствование Творения (то есть развитие) есть совершенствование зла. А значит, и само развитие есть зло.
Чем больше развивается Творение, говорит гностик, тем дальше оно уходит от примордиальной точки, то есть ухудшается.
Вот какова одна — гностическая — антитеодицейная метафизика, которую рассмотренные мною в VI части «замутнители» пытаются, так сказать, скрестить с другой — столь же антитеодицейной — метафизикой, метафизикой хилиастической.
На самом деле — буду настойчиво это повторять в связи с огромной важностью данного утверждения — хилиастическая антитеодицейная традиция является абсолютным антиподом и антагонистом гностической (антитеодицейной же) традиции. Справедливо ли это для хилиазма как такового, того грубого и конкретного хилиазма, который нам известен по истории религии? Как я уже показал в части VI — справедливо. Справедливо не в большей или меньшей степени, а, как говорят в таких случаях, «на сто один процент».
Нельзя ведь, согласитесь, одновременно мечтать (как это по сути делают гностики) об избавлении от ужаса жизни, от тиранической «концентрационной Вселенной», от жизни как «сказки, придуманной идиотом», от «вампиризма всех и всяческих форм» и хлопотать (как это по сути делают хилиасты) о Тысячелетнем царстве, продлении жизни как благодатного принципа, избавлении жизни от смерти, вкушении всяких там земных радостей (пресловутых «булок на деревьях»).
Итак, уже на уровне своих грубейших исторических проявлений гностицизм (как отвращение от жизни) и хилиазм (как влечение к ней) противостоят друг другу. Причем по сути своей это противостояние носит характер антагонистический, абсолютный.
Но мы с вами обсуждаем не только грубейшие исторические проявления гностицизма и хилиазма, но и их метафизические подоплеки. Кто-то, конечно, усомнится в том, что у религиозных тенденций, чьи внешние проявления весьма грубы, есть эти самые подоплеки. Но на самом деле это именно так.
«Иное» гностиков — это, конечно, Тьма Предвечная, та, что над Бездной. Она источник смерти как блага. И в этом качестве противостоит жизни как злу. Она враг форм, сочиненных идиотом-Творцом. И так далее. Метафизика благой Тьмы
Что же с хилиазмом? Как нечто, обнаруживаемое на религиозной поверхности, он антипод гностицизма. И это не вызывает сомнения. Но есть ли у него под этой самой поверхностью глубокие метафизические корни? Занят ли он коллизией Творца и Тьмы? Трактует ли он ее иным образом, диаметрально противоположным по отношению к метафизике гностицизма и столь же далеким от теодицеи, как и метафизика его гностического антагониста?
Хилиазм еще в меньшей степени, чем гностицизм, стремится расставлять точки над метафизическими «i». В каких-то своих поверхностных проявлениях он еще грубее гностицизма, причем намного грубее. И тогда его связь с какими-либо метафизическими глубинами кажется совсем уж проблематичной. Но как только ты уходишь от грубейших проявлений (чья грубость во многом связана с воинствующей антиэлитарностью хилиазма) к чему-то хоть немного более тонкому, например, к представлениям Иоахима Флорского, наличие нетеодицейной и диаметрально противоположной гностицизму метафизики уже не кажется совсем уж проблематичным.
Двигаясь от грубейшего к менее грубому, а от менее грубого к тонкому, ты убеждаешься в том, что глубинные метафизические корни у хилиазма есть. Уже Иоахим Флорский достаточно глубок для того, чтобы все домысливать до конца. И понимать, что нет места в пределах концепции теодицеи его фундаментальному хилиазму. А у остальных все происходит методом «от противного». А также методом «исключенного третьего». Исключаем теодицею, исключаем гностицизм — что остается нам? Только присяга жизни, ее пространству (Творению), ее создателю (Творцу) и… война со смертью? Да, и со смертью тоже. Но и с чем-то большим. С Предвечной Тьмой, той, что «над Бездной». С бескрайним морем этой Тьмы, которое окружает и грозит поглотить остров Творения.
Подробные доказательства такой связи хилиазма как «красной» религиозной субкультуры и «красной» же метафизики «Творца и Тьмы», опять же, превратят мое исследование из политического в религиоведческое. Тем более, что в этой, VII-й, части исследования я собираюсь заниматься светской, а не религиозной метафизикой.
Какое-нибудь другое исследование я обязательно посвящу детальным доказательствам того, что три метафизические традиции (традиция теодицеи плюс две других) в явном или скрытом виде существуют в большинстве мировых религий. Даже за пределами монотеизма. И что в одной из двух «нетеодицейных» традиций развитие считается абсолютно спасительным. А в другой — столь же абсолютно губительным.
Но у данного исследования есть свои объем, жанр и внутренняя логика. Все «собственно религиозное», что я мог рассмотреть здесь, исходя из объема, жанра и логики, уже рассмотрено. Пора переходить к доказательству того, что три метафизические традиции в неявном виде существуют и в рамках мировоззрений (философских систем), которые на первый взгляд кажутся сугубо светскими.
По понятным причинам я займусь двумя «нетеодицейными» метафизическими традициями. Одну из них я назову красной, а другую черной. Назвав же, начну следить за тем, как осуществляется преемственность метафизического в каждой из этих традиций при переходе от строго религиозного к светскому.