Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Шрифт:
Можно ли говорить о неявной (скрытой) метафизике Маркса? В XIX веке у ученого и революционера явной метафизики быть не может. Заявив о ней, он сразу «выбывает из игры», переходит в другой разряд — разряд так называемых оккультистов.
Но может ли НЕ БЫТЬ неявной метафизики у самого Маркса и его последователей? И о какой неявной метафизике можно тут говорить хотя бы предположительно?
Огонь как высшее благо… Последний из развивавших Маркса советских философов, Эвальд Ильенков, грезил о том же Огне, нащупывая ходы к метафизике Маркса. Этот благой Огонь, являющийся высшим благом, благом Творчества, с благой целью создал другое благо — человека. Чтобы пылал огонь блага в благом горниле по имени «человек», нужен кислород — История.
История
Гегель предполагает остановку возрастания творческой сущности, дабы, постигая остановленное, обладатель сущности мог соединиться с ней окончательно, а соединившись с собственной сущностью, превратиться в каплю, пополняющую Сверхсущностный Океан Абсолюта. Это и есть постистория, переходящая в полное небытие, нирвану, освобождение через слияние и самоотдачу.
Но Маркс, освобождая творческую сущность от отчуждения, не останавливает мгновение, не прекращает творчество, не преобразует его в «игру в бисер». Маркс хочет не погасить, а раздуть огонь. Для него нет постистории — есть сверхистория. В этом — весь смысл Марксова наследства, его значение для XXI века. Отрицая на новом этапе свое отрицание советского, Россия должна увидеть неявный и провиденциальный смысл того, что было принято ею в 1917 году, а не размениваться на закомплексованные сужденья о чьей-то там (неважно даже — выдуманной или подлинной) русофобии.
Россия сделала ставку на сверхисторию. В момент, когда альтернативой этой ставке все в большей степени является постистория (не постиндустриализм, не постмодерн даже, а именно постистория), в момент, когда последователь Гегеля, забивая в историю осиновый кол, исключает сверхисторическое и потирает руки, лукаво скорбя о неизбежности постисторического, — что скажет Россия? Она откажется от своего наследства? Она увязнет в его буквальности? Или все же у нее хватит сил для того, чтобы за буквальным разглядеть суть?
Представьте себе нечто наподобие двухполюсной электрической машины. На положительном полюсе наращивается творческая сущность (она же — производительные силы).
На отрицательном полюсе — отчуждение от этой сущности, косные, неменяющиеся (или слабо меняющиеся) производственные отношения. Напряженность между полюсами нарастает… Она становится невыносимой. Наконец, бьет разряд, молния. Она низвергается из этой самой творческой сущности в косную стихию противостоящего ей отчуждения. Молния меняет структуру этой косной стихии. Производственные отношения приводятся во временное соответствие с производительными силами. И… И все повторяется на новом этапе в условиях нового качества этой самой творческой сущности и нового механизма отчуждения оной.
Предположим, что отчуждение снято… Что дальше? В самом грубом и первом приближении — нет противоречия между трудом и капиталом… Какое противоречие создает тогда не историческое (борьба классов), а сверхисторическое развитие? Ведь не на пустом же месте
Гегель — немец. Он очень легко начинает играть с отрицательным, с нирваной, растворением, смертью. Ему легко представить себе, что окончанием исторического наращивания творческой сущности (движения–1) и постисторического соединения обладателя с обладаемым (движение–2) является Покой. Его метафизика, наполненная движением, порождаемым противоречием (противоречиями), является, по сути своей, метафизикой движения к Покою. А значит — по большому счету — метафизикой Покоя. Ибо качество метафизики определяется не промежуточными фазами, а финалом.
Маркс — еврей. Он органически не способен удовлетвориться метафизикой с Покоем в виде финала. Он видит в этом глубокий подвох. Начав как ученик и последователь Гегеля, он с каждым новым шагом ощущает все острее постисторический подвох. И — борется с ним. Его постоянные апелляции к метафизике борьбы (тому, что Блок позже назовет «вечным боем») не ограничиваются борьбой за преодоление отчуждения. Борьба продолжается и после этого преодоления. Но что это за борьба?
Если метафизический конфликт, этот источник движения, является в конечном счете конфликтом между добром и злом… И если зло — это повреждение (тут уже не важно какое — отчуждение, первородный грех или что-либо еще)… То преодоление повреждения избывает зло. Конфликт длится, лишь пока есть история. История длится до тех пор, пока преодолевается («снимается») повреждение. Повреждение снято? Конфликт исчерпан! Конфликт исчерпан? Движение (развитие) прекращено. Наступает высший Покой.
Источник развития — повреждение. В этом смысле повреждение может быть и не грехом, а благом. Но оно есть благо предуготовления, «накопления потенциалов», создающих предпосылки для избавления от зла. Предпосылки созданы? Повреждение можно снять. Оно снимается. Неважно — вторым пришествием или коммунистической революцией. Повреждение снято, зло исчерпано, конфликта нет. Есть покой?
Но как же Шестоднев? Если он является Высшим творчеством, творчеством без отчуждения, сверхисторией, то в чем пружина противоречия? Противоречив сам Творец? Повторяю. Маркс может тысячу раз заявить о своей светскости, он может расплеваться не только с иудаизмом, но и с еврейством (кто сказал что-нибудь более жесткое, чем он в своей «критике еврейского вопроса»?)… Но он не может себе представить противоречивого Творца. Он не Ахер еврейской мистики, вскричавший «на троне — двое!». И он не гностик, рвущийся к запредельному Покою. Но… Но он настоящий философ, он понимает, что нет развития (исторического или сверхисторического) без борьбы, без противоречия. Чем дальше он идет по своему пути, тем сильнее его метафизический ужас, его предощущение чего-то враждебного.
Глава VI. Спасение и погибель
В этом Маркс буквально, один в один, повторяет с опережением на 60 лет путь Фрейда. «Я» имеет повреждение в виде «Оно» (какая разница в методологическом плане: «Оно» — «отчуждение» или «первородный грех»?). Человек — это динамическая система. Источник динамики — конфликт между Я и Оно…
Снимаем конфликт? Где динамика? Нет динамики? Что происходит с системой? А главное — напряженность не исчерпывается повреждением. Напряженность, порождаемая повреждением, — это напряженность первого рода (так сказать, источник истории). После снятия этой напряженности обнаруживается вторая (так сказать, источник сверхистории). Но что же это за вторая напряженность, когда над всем царит одно начало — Эрос? Фрейд — ученый. Обнаружив напряженность второго рода, он должен ее признать. Признав, назвать. Он вздыхает, говорит сквозь зубы «Танатос» и… Умирает.